В пруду извивались деревья, и, моргая всеми окнами, гримасничал фасад – прямо как под грибами, как это описывалось в некоторых трип-репортах. Марк поднял с земли камень и зашвырнул в воду. По фасаду расползлась дуга просветленной улыбки.
Конечно, хижина была снята не только из-за мучительно-красивого пейзажа, а еще из-за того, что совсем недалеко располагалась заветная волшебная поляна, о свойствах которой хозяева – добропорядочные "свенссоны" с двумя детьми – представления иметь не могли. Марк и его новый приятель, о котором он не знал почти ничего, сидели на скамье, стоящей на глиняной косе, что врезалась в пруд перед самым домом.
- Что за погоняло такое – Теодор? Ты же русский! А это имечко и у шведов не то, чтобы в ходу.
- Какое есть. А вообще, для со-трипующих я - Тео.
- Тео, а когда уже торкнет то?
- Чем чаще будешь задаваться этим вопросом, тем позже.
- Понял. А давно ты в этой теме?
- На самом деле каждый человек всегда даже не в этой... "теме", а само "это" в теме человеческой. А я – и подавно. Я – потомственный шаман.
Марк помолчал, потом набрал было воздуха, чтобы что-то сказать, но Тео перебил его, указав на другой берег пруда:
- А вот и наш первый глюк...
По направлению его пальца стояла лиса в окружении нескольких детенышей и пристально глядела на Марка.
- Не понял... Как мы можем видеть один и тот же...
И тут Марка осенило: так называемая "реальность" и есть лишь еще один глюк. И она не менее красива, чем самый яркий приход; не менее захватывающе-ужасна, чем самый жуткий "бэд", и не менее разнообразна и причудлива, чем самый иррациональный бред. Просто человек привык принимать ее за эталон, данность, и потому не замечать. И постоянно бежать - в прошлое, в будущее, в Ад, в Рай, только бы подальше от нее, свято веря, что в одно мгновение точно также не опошлил бы все, что ожидает найти за ее пределами... А еще Марк понял, что то, что он наблюдает сейчас, гораздо реальнее его повседневной жизни с ее компьютерами, автобусами, мобильниками... Все это представлялось ему какой-то изощренной научной фантастикой. Тео, видимо, наблюдавший за собеседником боковым зрением, ухмыльнулся, не поворачивая головы.
- Чего она так пялится то?
- Что-то архаичное в тебе позвало ее. Не забывай, что это ты, отправившись в Путешествие, вторгаешься в ее информационное поле - Природу.
- Ты – тоже…
- Нет. Я – его ЧАСТЬ. А ты пока что чужак. Турист.
Марк задумался, но как-то без мыслей. Точнее, без слов, и даже без понятий. Интересно, как на нее смотрят самцы? Привлекательна ли она для собратьев? Не смущают ли их спиногрызы? Он вдруг показался себе молодым лисом, эдаким малолетним Казановой, соблазняющим замужнюю даму. Марк искренне удивлялся той проницательности, с которой взгляд лисы мгновенно отражал его мысли, и тому, как нескромно она с ним кокетничала. Ему казалось, что когда-то, где-то, он, точнее то, чем он тогда был, уже встречалось с этим существом, чем бы тогда ни было оно, и теперь они столкнулись не случайно.
Одним словом, до Марка, наконец, начало доходить, что его уже вовсю прет. Вот только непонятно было, как именно. Он жадно вслушивался в себя и не мог понять, что в нем изменилось, но при этом было совершенно очевидно, что изменилось все. Не то, чтобы появилось что-то новое, скорее что-то прекратилось. Что-то, что всегда заглушало то, что он теперь чувствовал. Нет, не всегда: что-то из раннего детства смутно резонировало этому необъяснимому блаженству. Как-будто умолкание шумов позволило ему услышать тончайший, чистейший гул самой тишины, который всегда звучал и всегда будет звучать. Тишины не как отсутствия звука, а как его фона, того, что вмещает его, но, вмещая, само не перестает существовать, то есть самого внутреннего слуха. И в этой тишине, не нарушая ее, до Марка как-будто издалека доносились его собственные мысли. Это было острое ощущение новизны, наивного любопытства и до непостижимости простой осмысленности, пронизывающей всю Вселенную, одушевляющей и связывающей воедино все ее частички. Все оттенки смысла слились в единое, невыразимое чувство вечно-новообретенного понимания и в то же время манящей тайны во всем, что он воспринимал и чувствовал. Так это впоследствии описывал сам Марк, но потом добавлял, что все это он осмыслил позже, а тогда "просто тихо охуевал". И, на всякий случай, подчеркивал: "Не недоумевал и не изумлялся, а именно охуевал, это важно".
Вдоволь насмотревшись на глуповато улыбающуюся человекообразную особь, лиса вместе с детенышами удалилась. После этого, выдержав уважительную паузу, заговорил Тео:
- Знаешь, грибы мудрее нас: они не маются, не страдают и не причиняют страданий, не ищут смысла, а являются им, хранят его в себе и открывают другим. Я бы хотел в следующей жизни стать грибом. Грибы учат нас быть как они. Они кажутся нам грибами, но на самом деле они - грибница, единый индивид. С единой душой. Если ешь с кем-то грибы с одной грибницы, между вами возникает тонкоматериальная связь, у вас получается один трип на двоих. А ведь мы, люди, на самом деле устроены точно также. Скрытая в глубине грибница - это наше коллективное бессознательное, по отношению к которому мы - всего лишь придатки. Разница только в том, что ни один гриб не плюет на остальных и не мнит себя автономной сущностью. А тех, кто так поступает, грибы наказывают. Если ты глух к Мировой Скорби и Мировой Радости, если твоя душа замкнута на собственных омрачениях, на своей печали, ненависти или страхе, не прикасайся к грибам, они этого не простят. Там, куда они отведут тебя – святилище, туда нельзя в грязных ботинках. Они - не водка, и не станут лукаво утешать тебя, наоборот: покажут тебе тебя таким, какой ты есть. Они - зеркало Истины.
- Они – пруд, который волнуется от дыхания смотрящейся в него души - просветленно уточнил Марк.
- Хуяссе тебя накрыло, с первого-то раза - задумчиво отметил Тео и продолжил: кстати, религии – тоже как грибы, все они по-разному несут единственную Истину, все выросли из шаманизма и по сути до сих пор им являются, хоть и не хотят себе в этом признаться.
Марк, не то в мыслях, не то наяву, вдруг увидел небольшое, быстро растущее гнездо псилоцибе. Ножки пухли и срастались до тех пор, пока не превратились в православный храм, увенчанный сияющими позолотой остроконечными шляпками, над каждой из которых висело радужное кольцо нимба. "Ешьте мякоть мою и пейте отвар мой!", прогромыхало здание басовым хором, отверзнув парадную.
- ...то же самое относится и к человеку как виду, отрицающему свою принадлежность к животному миру и Природе...
- Еще бы кислоту попробовать, перебил Марк, я читал, от нее примерно такой же эффект, только еще круче.
- Никогда не пробовал эту бездушную химию – и не собираюсь. Что у нее за история? Пробирка да велосипед. А псилоцибе поклонялись за сотни лет до этого. Через псилоцибе человек причащается Природы, ее души...
- А по-моему, ты слишком загнался по этой теме, снова перебил Марк.
Тео снисходительно улыбнулся:
- Сразу видно новичка. Хорошо, попробую объяснить по-другому. Понимаешь, при употреблении психоделиков культура употребления намного важнее самих психоделиков. Она задает всю эмоционально-духовную окраску трипа. Потому что на время трипа границы между сознанием и подсознанием, реальным и символическим стираются, и каждый символ, каждая ассоциация обретает независимое бытие. Поэтому столь глубоко-мистического переживания, какое достижимо посредством грибов, освященных веками поклонения, нельзя добиться новомодной синтетикой, ведь для этого нужно относиться к самому психоделику со священным трепетом и вкладывать ритуальный смысл в акт его приема. Древние понимали это.
Голос Теодора уже был единственной ниточкой, связывавшей Марка с реальностью, и эта ниточка вибрировала и истончалась. "Все-таки, нужно попробовать кислоту", подумал Марк. У него закружилась голова, причем в прямом смысле. Его мозг казался ему планетой, насаженной на вертел собственной оси. Сквозь озоновую дыру "родничка", через маячившую над макушкой Полярную звезду сочился нефильтрованный космос, и голову обрамлял широкополый нимб Сатурна. Извилистый ландшафт обоих полушарий, орошаемый "кислотным" дождем, быстро зарастал райским садом храмов, крытых остроконечными шляпками. Все они были бесконечно разными, но сосуществовали в полном согласии, так как росли из общего фундамента, сокрытого в планетарной подкорке. |
1 
