Птица
Маленькая черная птица тихо спускается на краешек замшелого листа, еще хранящего след ногтей. Знакомая картина. Водопад, струящий раскаленное железо в черную нефтяную реку. Дождь выводит металлические завихрения на ее утопленнической груди. Безобразная гравюра, оттиск грозы, мигающей сиреневыми всполохами. Скальпели ультрамариновых молний. Дождь из зрачков. Чернометалльные виньетки ангельских крыльев в грязи, распростертых от ока до ока океана. Глаза рек, впадающих в маразм и западающих на старческом лице в складках морского ложа, волнительных морщинах демагогии. Нефтяная мостовая, эти камни - всего лишь черные пузыри, гром толпы - всего лишь гонка тараканов на деревянных ногах, единственных, кто выжил после великого морского сражения, увы, не без логических потерь. Поговорите со старым пиратом на мосту, он сплюнет и закажет еще увечий. Входить во вкус можно и без стука. Я дымил его трубкой, листая пожелтевший судовой журнал, переложенный водорослями и щупальцами каракатиц. Клянусь, вояка, в следующий раз - моя очередь топить в тебя в океане купороса и кормить дубовую голову жуками-точильщиками. Мы попрощались, не уйдя. Заводные лягушки, сбежавшие из магазинчика ужасов пророчили миру большой квак. Маленькая черная птица тихо примостилась на листе, но возможно, я спутал ее с мошкой или буквой.
Статика
Я люблю подолгу разглядывать трупы - людей ли, животных, букашек - без разницы. Это не связано с личными интересами - скорее, от характера. Но вообще, редко встретишь того, кто не остановится и не поглядит вслед похоронной процессии, вытянув голову в попытке рассмотреть лицо покойника, чей нос вздымается над гробом, как маленький айсберг, каким-то ветром занесенный в теплое красное море. Все забывается, сливаясь в будничном потоке...Но этот случай запомнился очень отчетливо. На обочине лежал кот, пушистый, серый, совершенно добродушного вида. Я думал, он греется на солнышке, и хотел осторожно тронуть его носком сапога, но приглядевшись понял, что он мертв. Ни крови, ни костей, вывернутых наизнанку как подвенечное платье, - он просто лежал на боку, крестообразно сложив лапы и глядя куда-то вдаль пустынными овалами душисто-зеленых глаз. Легкий весенний ветерок трепал ему шерсть. А он все смотрел, не отрываясь. Так и теперь, образ того кота с фанатичной преданностью сохнет по мне - он все еще лежит на боку, вызывая желание коснуться, чтобы дернув хвостом и удивленно фыркнув, он обратил на меня внимание, может - отпрянул, может - потерся о ноги. Но он лежит и смотрит мимо пролетающих птиц, пробегающих людей, облаков, дней, детей, солнца, автобусов, чувств...Наверное, это самое страшное и самое притягательное в мертвецах - им ни до чего уже нет дела...
Призраки
Мы похожи на призраков, каждый из которых заперт в своем одиноком отеле или замке, временно населенном постояльцами, созданными нашим воображением. Я - призрак. Каждую ночь, когда мрак ретуширует пыль и царапины, поблекшую краску предметов, я брожу по темным коридорам, гремя костями, в поиске тех, кто мог бы выпустить меня из этого лабиринта. Но все разбегаются в страхе, запираются в подвалах и на чердаках, где я, подобрав отмычку, нахожу только пыльные скелеты, способные лишь теребить паутину моей памяти сухими фалангами. Пластика способна на многое, но даже восстановив лицо до черточки, невозможно вернуть цвет глаз по опустевшим глазницам - испитые чаши жизни, увы. Новые постояльцы вселяются в дом и живут вполне счастливо - до первых сумерек, когда ночь достает свои кошмары и расставляет стройными рядами, словно ребенок солдатиков, готовя к генеральному сражению. Мертвецы прорастают и пускают корни - чтобы крепче держаться за землю. Я призрак, часть потока, которую так легко упустить, поверив, что я есть - а значит, меня скоро не станет. Я назову вас фениксом камина, хоть вы и не можете обжечь мою прозрачную плоть - смотрите, как красиво блестят мои реальные оковы...
ВыстрелПерезарядка
Рыжее облупленное солнце, как старый извращенец, сладострастно лижет горячим языком еще недавно девственные груди полей. Гром, душа электричества, свет-тьма! Щелчок. Перезарядка памяти. Будто мир выдернули на пару секунд из вселенской розетки. Ночь. Два мерцающих круглых окна в темноте, вяло перетекающей в размытое уличное освещение. Все, что было и будет, что хотелось сохранить - за этими окнами на обреченной зеркальной глади, и я гляжусь в них, как в лица почивших друзей, потускневшее серебро поэзии, гербарии забытых сказаний...Перезарядка. День. Рыжее, облупленное солнце...
Взгляд
Ряд перекошенных лиц с черными провалами вместо носов, черные дыры втягивают за волосы блеклое свечение. Один и тот же образ, растянутый на двадцать четыре кадра. Я вновь бросаю взгляд на персидский ковер на стене - персидский кот, выпушенный лишаем руки-ножницы - но больше не вправе называть это садом.
Фрагментация
Придется строить новый мир - еще одно, последнее воспоминание... Когда в потухшее сознание случайно врывается знакомая песня, взрезая постылую тьму теменных кулис, когда ни теплый и ни холодный ветер метрополитена развевает волосы, будто черный пиратский флаг...Запрыгнуть в вагон, прозевать станцию и обнаружить себя в подземном городе с тусклыми коридорами и медными колоннами, бесконечными сводами, фонарями из стекла и малахита...Внезапно вспыхивает свет и рушит наповал многовековое очарование... Сидеть вдоль дерева, скрипично деревенея. Танец зеленоватых теней в озере радужки, вокруг опалового островка, проросшего пальмой совершенного зрения, гул шаманских бубнов в гротах ушных раковин, звон жемчужных колокольчиков, странный мотив, замирающий с первой жалобой ветра, пропахшего нищенками и горьким маслом. Когда вечер кажется синим песком, засыпающим черепичные крыши полузатопленного квартала. Можно повернуть ключ в левосердечной области и вслушиваться в свою печаль, пока не закончится завод, думая, что где-то в самом конце тоннеля, закончив уборку, сидит булгаковская Аннушка, пришивает пуговицу, и гладит старую Мурку, и ставит чайник, и читает Гинзберга, и засыпает, зная, что завтра будет день, и кто-то обязательно ждет у края Вселенной, и пленка будущего всегда не проявлена до конца. Сумрак методично вбивает в деревянную плоть улиц серые гвозди вечерних фонарей...Еще одно, последнее воспоминание....
О поэзии иронически
Дети бессонницы и абстинентного синдрома, выкидыши морщинистой матки правого полушария - они пухнут и сучат паучьими ножками, не в силах разодрать склеенный рот, чтобы выорать единственный стоящий звук: прочтите нас! Но их уже несут в холодильник, чтобы утром пустить на собачьи галеты. Стихотворить - отчаянно и беспробудно, пока мозг не сольется в отвратительно мягкий паштет. Утро, унылое и мочевидное, над городом плывут циррозные печенки и желчные пузыри, посыпая проспекты розовато-серыми лучами, скользкими, как глаза пьяниц, растянувшихся через дорогу лежачими полицейскими. В такой час где-то в канализации Геликона просыпается муза, зеленая - от исторического пьянства, вытаскивает Большую Медведицу из-за голенища и бредет хле_бать кипящее мыслеварево из моего похмельного корыта. Разделив утреннюю трапезу с пожарными сиренами и бродячими псинами, она плетется дальше, оставляя выжранную поэзой тушку с персональным абортарием на руках. Ах, pretty paper, pretty ribbons! Я шлю вам в подарок свою голову, аккуратно перемотанную волосами старух, убитых и закопанных в двух шагах от гастронома, с веревкой тонкого смысла, протянутой сквозь уши, и воздушными шарами глаз. Надеюсь, вы не сильно разозлитесь, обнаружив в такой чудесной коробке лишь объедки великих идей и тараканов, только ими и живущих? Можете положить мою голову в цветочный горшок, полить абсентом и ждать, когда проклюнется какой-нибудь чахлый символ, но лучше даже не распаковывать и, дождавшись очередного праздника, передарить городскому сумасшедшему, который, словно припадошный черный шаман, благоговейно вычистит содержимое черепной коробки, водрузит на священное место и будет часами сидеть рядом, ожидая чего-то. О, я понимаю вас, сидеть в куче тухлых мозгов куда менее приятно, даже если вылепить из них трон, но лишь так, и только так рождаются стихи
Город и деревня
Деревня - старый катафалк, чмокающий цветок, ромашка бельм с гнойником в райцентре. Город - газовая гангрена Геи, раковая опухоль Урана. Деревня замерла камышовым котом в предвкушении прыжка, каждая шерстинка возмущенно трепещет дирижерской палочкой. Его землистая шкура - гусеничный строй лубковых срубов, торжественно плесневеющих в сердцебиении василькового хаоса. Будто слеплены, скованы - так близко, что готовы пожрать друг друга, а после - долго выкорчевывать из колодезных челюстей ошметки крылец и завалинок оглоблями берез в зеленых колокольцах. Все брызжет и брюзжит до солнца. Город - испуганный кролик в ночи с кривым полумесяцем последнего уха. Я оторву лишь лапку - на счастье. Скажите, вы действительно счастливы? Вы мечтали бы родиться без рук и ног, чтобы вечно качаться младенцем в зыбке благоразумия, румяниться булкой под теплым печным животом. Так зачем вам электрические ангелы?
Песня обо мне
Я двигаюсь по принципу ракетных установок. Исполнен тьмой, как чернильный мешок осьминога. Врезаюсь в стены катакомб с лаем голодного шара, сорвавшегося с цепи, и замираю там. Прорастаю кислотным дождем из облачных клумб, выжигая стигматы по всему телу. Я - заброшенный кинотеатр без зрителей, где безостановочно крутится один и тот же порнофильм с заведомо печальным концом. Я умею улыбаться как мидия - всем телом навыворот, словно занавес анатомического театра. Я танцую вокруг своего эго, словно тотемного столба, распространяя невнятицу на все четыре стороны. Восточный султан, на пару мгновений отсосавшись от своего безразмерного кальяна, посмотрит себе в ладонь и грустно качнет минаретом чалмы. Набеленная гейша с насекомым ртом отложит цитру и будет пить до утра, с тоскою глядя в окно. Лысый, черный малыш выползет из своей вонючей хижины и рявкнет на всю саванну, так, что хохот гиен отзовется эхом. Где-то в обжигающе пушистых сугробах эскимос обнимет околевшего пса и отпустит всю упряжку в небо, навстречу звездным братьям. Это моя песня прогрызлась оскалом рыбы-удильщика из лона бури и вырвала с соленым, атлантическим мясом, ее второй глаз!
Прежде мы были птицами
Площадь, барочно расчерченная прямоугольными водоемами с прозрачной фиолетовой водой. Дорожки из горного хрусталя разделяют их матовое свечение. Облака чернее сока ползучих растений, изъясняющихся на языке бордовых ромбовидных лепестков, усеянных взрослыми шипами. Розоцветные шаровые молнии методично покачиваются по краям, образуя правильный октаэдр - по числу граней площади, ниспадающей каскадом струн к подножию фантастического строения, чьи серебряные витые башни и колокольни застланы рассыпчатым покрывалом огней десятков лодок, украшенных цветами и виноградными лозами, причаливших к мраморной лестнице, или скользящих по лиловеющей глади, отражаясь друг в друге. Странные фигуры в птичьих масках, закутанные в плащи, испещренные перьями еще не открытых, или уже исчезнувших видов, движутся по хрустальным дорожкам параллельно им. Или это птицы в масках человеческих тел? Мой прекрасный спутник, ты читаешь вопрос на страницах моего лица, но мысль уже унеслась воробьиной стаей, вырываясь из ветвистых клеток над нашими головами, спаянных небесной чернотой. Или - хороводом душ, исчезающих в ней взмахами уже ненужных паспортов и наречий.
Радио Армагеддон
C вами говорит Радио Армагеддон.
Добрый ночи - тем, кто все еще ждет от нее добра...
(смех)
Я поймаю на пленку ваше дыхание,
Я прочищу вам уши электрошоком!
Вы станете самыми сексапильными
Из представителей обезьяньего племени
Вы захмелеете, слизнув последние капли обаяния
С лиц сестер срама
Вы отдадите мне ваши чертовы бумажники
И прочую литературу!
Потому что никто больше не скажет
Где еще можно развлечься в эту ночь
(Прямой эфир)
Гитарист с простреленной головой
Пытается возбудить деревенную куклу Мерлин Монро
Нейлоновые подтяжки, дыра в животе
Респектабельный экскаватор
Бобик вкрутился парой стальных челюстей
В запястья уличного художника -
Он посмел нарисовать светлое будущее
Трясет на ухабах истории
Спасибо за наше счастливое детство!
Подарок от крестной - слезы и волосы Чернобыля
Едем в Лас-Вегас
Неоновая ночь, закутанная в нежный газ
Красный бант в ее волосах
Казался горящим аэропланом
Курганы дают начало млечному пути
Место, где мешаются кровь и радиоволны
Ваше здоровье!
Ваш цементированный трупами
Столичный некрополис!
И дым отечества...дым нефтяного
Погреб_ального костра
Хит-парад...
Ряд виселиц вдоль дороги на холм
Кто пожмет руку червям?
Бамбуковая шторка
Ветер слышит, как перешептываются сухие кости
Аудиокассета...
Аквариум для звуковых волн
Пакующий время
В пластиковый короб
Дайте каждому мальку по микрофону
И вы узнаете, о чем поют на рудниках
Это Радио Армагеддон
Спортивные новости
Вы - игральные кости без номеров
Стреляйте белой дробью
По тарелочкам эритроцитов
Головомолот
Молите, молите...
Да что вы мелете? Гнилые зерна
Газетеизмов, журналгазмов?
Плохих мальчишек пропустили
Сквозь турникеты жерновов
Реки крови...Ваша кровь - вода
И вы уже вошли в реку
Соцопрос "Бога нет!"
Если несогласны
Поставьте галочку против "Черт с ним!"
-Я слышала, что скоро мы все умрем! Наконец-то!
-Нельзя ли подождать до конца совещания?
-Чувак, расслабься и думай об Абсолюте
-И как не стыдно! Молитесь о спасении души,
Иначе выбью зубы и мозги!
-Все слышали глас божий?!
-Я тоже умею убивать
-Лучше б мне дитё заделал!
-Пусть всё катится к чертям, пусть всё катится к чертям...
-Нет, ну какого черта? КАКОГО черта, спрашивается
Вам еще надо?
-Да здравствует пенсионный фонд!
Даешь пятихатку в четыре года!
-Ну дайте мне хоть кто-нибудь,
Выпускной на носу!
-Поэт скончался от разрыва сердца...
-Ой, мамочки, рожаю!
-Лю-у-ди! Есть здесь кто-нибудь?
-Боже, она кристаллизовалась в своих слезах...
-Уберите пепел с объектива!
-На борт, звереныши! Скоро
Мы бросим через себя кости праматери!
-СМЕРТЬ-И-НЕТ
-Добро пожаловать на сайт!
Ну что, теперь вам понравилось?
Неужто раньше вам было в кайф
Иметь себя антенной?
(смех)
Мое семя - мельчайшие частицы воздуха,
Я оплодотворяю вас ежесекундно
Даруя жизнь каждой вашей мысли,
Каждому велению сердца.
Склонитесь предо мной...
Здесь воплощение ваших виртуальных фантазий
В этом есть соль, о да...
Малыш, попадись ты Второй Мировой,
Ты бы скорее соблазнил танк,
Чем дотащил знамя до Рейхстага
Поэтому слушай меня и жуй свой камеди хаггис
Не забыв развесить лапшу на просушку
Ибо со мной твоя воля, во мне твое спасение,
В моем многофункциональном турбо-чреве
Ты будешь божеством
На вершине моей фаллоидальной
Вавилонской Башни
Нажми ресет - начни сначала
Вначале был ресет
Число и месяц, подпись и печать
Радио Армагеддон не прощается с вами
Вы еще не заслужили прощение...
По имени Солнце
Звезды сгорают. Пепел - их свет, метеоры - оплавленные кости. Звездные глаза чернильных часов. Пустые глазницы питаются страхом смотрящих. Ночь окружает запястье свинцовой цепью облаков со светящимся циферблатом луны в центре. Лишь волки и одинокие мечтатели знают, кто снял с него стрелки. Бесполезно. Крысы вползают бесшумным ковром и отгрызают уши спящим детям, чтобы те не стали флейтистами: такова крысиная месть. Остальных дотопчут медведи. Герцогиня родилась глухой, она слышит только музыку сфер - когда монетку ставят на ребро и дают щелчка, - и не замечает, как осторожно задрал ей юбку нахальный конюх. Здесь та причина, по которой лучше уподобиться Ван Гогу, чем учиться любить крыс, медведей и с рожденья глухих герцогинь. Звезда упала в водосточную трубу. Будь спокойна, никто не разгадает твое желание. Будь спокойна. До тех пор, пока музыка ветра не выхаркнет тебя в канаву белой нотой, долгой, как вечность в змеином кольце, безнадежной, как бельмо слепого дня, собирающего звонкие тела в потрепанные шляпы реанимационных машин. Жалкая плата рок-звезде, то падающей в небесную грязь, то снова затмевающей свод, чья последняя песня отыграла уже наполовину.
Превращение
Когда город напяливает на голову капроновый чулок дождя и бежит грабить невинные души, когда небо кажется пыльной шторой, прошитой телевидением, когда черные кошки - будто ожившие некрологи с длинными хвостами соболезнований, когда зеркало трескается, не выдерживая предсмертного взгляда летящего в него фужера, когда подреберный паук уже не в силах сплетать красные нити, когда цветные сны оказываются черно-белой пленкой, покрашенной юными умельцами, когда стремление жить равняется стремлению прожить сегодняшний день, когда утонув по локоть в луне, нащупываешь лишь скользкие водоросли вместо обратной стороны и понимаешь, что ты не гений - самоубийство теряет смысл.
Жизни
Я был тем ребенком-лакомкой, тихой сапой залезшим в червоточно-извилистый буфет, и слизавшим всю свою память до крошки. Где-то в заоблачной подворотне я напился с Дьяволом до зеленых чертей и теперь мучаюсь похмельем длиной в двадцать лет. Сколько еще галлонов слабокефирных дней в оплавленное горло, прежде чем, так и не прийдя в себя, я, наконец, поеду в вытрезвитель с белыми столами, предвкушая новый сабантуй?
Камень и зеркало
Когда-то давно, впервые услышав слово "костел", я представил отнюдь не церковь - железный курган, набитый скелетами, одиноко круглящийся над тускло-зеленой пустыней. Подобно груди, полнящейся костями. Земля, этот жадный младенец, орущий беззубым могильным ртом, высосет все до капли, но никогда не познает материнской ласки. Я поднялся на борт впервые. Желтушные костяшки пальцев в подсвечниках, увенчанные пляшушими островками кислотного цвета, перерабатывали в чад искры облетающего лака. Куски черепов, высверленные в бесчисленных трепанациях, качались на беззвучных цепях, словно купальские плотики со свечами, погреб_альные ладьи, круговые чаши с елейным ядом. Я поднял голову, цепляясь за спасительную струйку воздуха - путеводную нить, способную уберечь от указующих перстов, - и хоровод мумий стиснул голову терновым венцом. Со стен, с потолка, из-под купола, из полных веры лиц собравшихся, смотрели мертвые глаза. Сухие деревянные ладони подобно дохлым моллюскам выскользнули из золоченых раковин одеяний. Я не хочу знать, что написано в той богато украшенной книге, кроме имен погибших на бескрайней войне, чьи опаленные лица собирают время в единый пазл. Сколько еще пустых квадратиков, пустых печальных фоторамок...Воздуха! Комната смеха под открытым небом. Наверное, только увидев свое лицо на куске гранита, я перестану бояться зеркал. Пусть все камни запишут в чудотворные: любой из них хранит отголосок тела. Убейте мое отражение.
Метафизическая симфония
Все несчастные поэты похожи друг на друга. Только у кого-то пальцы пахнут ладаном, а у кого-то - марихуаной. Фамильный склеп аккумулирует плоть, чтобы дать энергию микросхемам планеты, взрывающей музыкой мозг оголтелого бога. Он слушает что попало, включает тяжелую альтернативу - танки сминают поле, как хлебную корочку, включает попс - денежное дерево дает плоды. Кровавый смерч в золотом винограднике. Может, однажды он вышвырнет к чертям этот круглый кассетник и придумает что-нибудь поновее? Какой-то дух садится на плечо. Дух шепчет: времени нет. Я наливаю еще вина. Смерть...Как глупо пытаться украсть подарок от всего сердца. Я умел сплетать города из травинок, придумывать жизнь и давать ей имена. Теперь, вместе с тасканием шпал многоумия пришло понимание, что не все в мире - поэзия, и не всякие руки способны совладать с металлом - шесть струн, всего лишь.
Похороны
Отпетый мошенник, отпетый убийца... Всех отпоют. Вялые виолончели размякли и сплющились в скрипичечный коробок. Гроб медленно плывет, словно чайный гриб, едва касаясь стеклянных стен своей незримой банки. Свечи горят под землей. Он ниспадает на балкон с гранитным креслом, чтобы вечно стоять в пустоту. Смотри, как быстро выходит из моды телесное платье. Озябшие кости кутаются в меха. Лисий мех горящих сел. Новорожденные несут на руках братские могилы. Пройти огонь и воду, а дальше - медные трубы сами проводят электрический заряд в землю. Отпетый певец - что может быть прекраснее. |
0 
