|
|
| ПРОИЗВЕДЕНИЯ |
|
|
| Рассказ |
05.08.2011 14:27:29 |
|
Апрель выдался теплый, снег давно растаял, и даже самые стойкие сугробы, затаившиеся в тенистых ложбинках, были съедены позавчерашним дождем. Ветер, впрочем, дул вполне прохладный, и Витька уже не жалел, что поддался на мамины уговоры и надел теплый свитер. Это ничего, скоро станет еще теплее – вон, ива вся в желтых мохнатках, и почки набухли. На той, казалось бы, неделе отмечали годовщину полета Гагарина, а теперь еще совсем чуть-чуть – а там Первомай, а это, считай, уже почти лето. На Первомай Самсоновы всей семьей поедут на дачу в Дедовск. Сперва автобусом до платформы «Дмитровская», а там уж электричкой, и, если повезет, и навигация уже началась, можно увидеть работу тушинского шлюза… Витька любил ездить на электричке. Ему нравились лакированные деревянные диваны, мерный перестук колес, неповторимый и невыразимый запах железной дороги. Не в последнюю очередь, именно поэтому он согласился проводить Валю к ее бабушке и обратно. Обычно к бабушке ездила Валина мама, но сейчас она болела.
Витька смотрел, как Валя бредет к нему через поле, то и дело нагибаясь. Что она там ищет, интересно? Главное, не опоздать на электричку – следующая-то через час только! А до нее идти и идти…
- Я набрала бабушке цветов, - Валя продемонстрировала пучок мать-и-мачехи. – Как ты думаешь, они ей понравятся?
- Понравятся, понравятся. Все бабушки любят цветы. Пошли скорее, а то опоздаем!
- Ой, а бабушка нас ждет с этой электричкой… Идем!
И они пошли по тропинке через поле, мимо редких домов, спеша на станцию. Шли молча: Валя нырнула куда-то в свои мысли, а Витька чувствовал, что вот просто так, молча, идти неправильно, но никак не мог придумать, что бы такое сказать. Шоссе перешли в молчании, начались поселковые улицы, и тут нашлось, о чем поговорить.
- Смотри-ка, а пруды еще подо льдом, - с грустью произнес Витька.
- Ну да, они хорошо, если ко дню Победы растают.
- Это плохо.
- Но почему?
- Значит, канал тоже не вскрылся, и на майские я не увижу, как работают шлюзы.
Валя не нашла, что ответить: кто их разберет, этих мальчишек! И спросила о совсем другом:
- А ты знаешь, как называется улица, по которой мы идем?
- Седьмая линия.
- А вот и нет! Она уже пятнадцать лет как улица Восьмисотлетия Москвы! Только все почему-то ее по-старому Седьмой линией называют.
- Привыкли, наверное.
Разговор снова как-то пропал, и ребята молча шлепали по раскисшей улице с гордым названием. Витька хоть и не показывал виду, но здорово боялся: он зашел на чужую территорию, а с поселковыми у деревенских от века вражда. Оно, конечно, и деревня, и поселок – теперь Москва, но это на бумаге быстро, а тут все, как было. И еще все деревенские, даже взрослые, уверяли, что в поселке живут сплошные бандиты и бешеные собаки. Ну и как тут не бояться, когда идешь по чуть ли не самой главной их улице, да еще с девчонкой, которая тащит букет матьмачехи и заплечный мешок? Ох, мешок же, что ж это я…
- Давай понесу, - буркнул Витька, берясь за лямку.
- Спасибо.
Мешок оказался увесистым.
На станцию пришли без попутных приключений, за десять минут до электрички. Она уже была здесь, вытянулась вдоль перрона зеленой ящерицей во все свои четыре вагона.
Витька электричку не одобрил:
- Что-то она ненастоящая какая-то, маленькая больно.
- В Лосинку всегда такая ходит, - пожала плечами Валя, недоумевая: какая разница, сколько в электричке вагонов? – Билеты надо покупать на платформе, кондуктор по выходным не работает.
Витька кивнул и широким шагом – Валя едва за ним поспевала, - направился к кассе. Достал из кармана богатство: блестящую, новенькую пятидесятикопеечную монету.
- Два до Лосиноостровской, пожалуйста, - произнес солидно. Получил две коричневые картонки с дырочкой посередине, и три гривенника сдачи. Подумав, одну картонку протянул Вале.
И в поезде разговор не получился. Вале было хорошо: дошли без приключений, полдела сделано. Дальше-то бабушка встретит-проводит, а вот вечером от станции опять самим идти. Но с Витькой не страшно. Он надежен, как скала, серьезен и немногословен: настоящий мужчина!
А Витьке пришла в голову странная мысль: почему-то раньше он не задумывался, какая Валя красивая. Вот сидит она напротив него, смотрит на платформу за окном, думает о чем-то. Из-под берета выбилась прядь, но так даже лучше. Красивая… И загадочная. И черт знает, о чем с ней говорить.
- Осторожно, двери закрываются. Следующая – Слободка.
Зашипело, лязгнуло, дернуло, - поехали. Витька тоже стал смотреть в окно. Скоро привычный пристанционный пейзаж вместе с основными путями шарахнулся куда-то вправо, и электричка нырнула в коридор меж заборов. Валя, кажется, задремала, и Витька остался наедине с железной дорогой. Он вслушивался в гул мотора, в ритм колес, и тоже начал клевать носом…
Дернуло, зашипело – остановка. Витька встрепенулся.
- Слободка. Осторожно, двери закрываются, следующая - Отрадное.
Поехали дальше. Ух ты, а сад-то у них тут какой огромный! Вот где в августе яблок натырить! Надо не забыть и Вовке сказать. А Валя точно спит.
- Отрадное. Осторожно, двери закрываются. Следующая – Институт пути.
Мост через реку. Наверное, Яуза. За Яузой уже много домов, это город Бабушкин. Да какой он теперь город – тоже Москва. Вдоль насыпи бегут мальчишки с деревянными винтовками и автоматами – партизанят. Хорошо им: на железной дороге в войнушку играть интересно, а у нас – в одну сторону перед железкой поселковые, а в другую – ховринские и моссельмашевские, там война всамделишная выйдет. Хотя, пусти сейчас поезда хоть посередь деревни, Витька в партизан играть не стал бы: в двенадцать лет уже несерьезно. Но так иногда хочется…
- Институт Пути. Осторожно, двери закрываются. Следующая – Дзержинская.
Валя вскинула голову, непонимающе огляделась, потом успокоилась. Ехать долго, минут, наверное, десять. Можно дремать дальше. Витька смотрел на нее с какой-то странной мягкой улыбкой.
- Если хочешь – спи, в Лосинке разбужу.
Валя благодарно кивнула, закрыла глаза, а Витька снова уставился в окно. Но мысли его были не среди ползущих вдоль насыпи бабушкинских домов и бараков, и даже не совсем с Валей: близится лето, и Витька с дедом уедут на дачу, строить дом. По выходным будут приезжать папа с мамой, а то и дядя Стас, папин брат, веселый бородатый мужик в брезентовой куртке и с непременной гитарой. И будут тихие субботние вечера, и обязательный костер, и дядя Стас будет петь про бригантину, поднимающую паруса в дальнем флибустьерском море… Но там не будет Вали! Она все лето проводит дома, никуда не ездит: надо помогать матери шить, иначе не прокормиться. Сейчас Витьке вдруг захотелось, чтобы эта субботняя поездка на ненастоящей электричке длилась бесконечно долго, и он сам удивился такому желанию, и даже устыдился его.
- Дзержинская. Осторожно, двери закрываются, следующая – Лосиноостровская.
Да что же это происходит? Свет на ней, что ли, клином сошелся?! Витька попробовал захотеть поиграть в футбол. Закрыл глаза и живо представил поле, ворота из березовых жердей; Василия Палыча – бывшего футболиста заводской команды, ныне же пенсионера, тренирующего пацанву; друзей-товарищей… Вот Василий Палыч свистит и вбрасывает мяч в игру, Витька и долговязый Костик с третьей линии стараются выбить мяч… Нет, не хочется. Совсем не хочется! Ну его, этот футбол. И даже тушинский шлюз больше не манил.
Витька открыл глаза. Валя дремала и улыбалась. Он тоже улыбнулся и легонько тронул ее за плечо:
- Валя, просыпайся. Скоро Лосиноостровская.
- А? Да, конечно. Спасибо тебе.
Валина бабушка встретила их возле переходного моста: маленькая, тоненькая старушка с лицом доброй феи из сказки Перро. Одета она была в светло-бежевое пальто, лакированные вишневого цвета туфли с бронзовыми пряжками и коричневый берет, из-под которого во все стороны торчали непокорные белоснежные кудри.
- Валечка, здравствуй! Вот уж нечаянная радость! А где Оля?
- Здравствуй, бабуль. Мама заболела, так что я вместо нее. Вот, это тебе – Валя вручила бабушке букет.
- Ой, прелесть какая! Спасибо, Валюша. Как же хорошо, что ты приехала! Да не одна, смотрю, с кавалером. Здравствуйте, молодой человек. Как вас зовут?
- Витя Самсонов.
- Очень приятно, Витя Самсонов. А я – Елизавета Романовна, Валина бабушка. Ну, идемте, ребятки.
Жила Елизавета Романовна роскошно: пусть в однокомнатной, но отдельной квартире на последнем этаже кирпичной пятиэтажки. В прихожей Витька наконец избавился от тяжелющей ноши – и как это Валя все это перла и еще цветы собирала? В мешке обнаружилось несколько банок тушенки, три-четыре кило картошки, какие-то рыбные консервы и литровая банка засахаренного крыжовникового варенья. Бабушка поставила на плиту огромный закопченный чайник.
- Та-ак, сейчас, дети, мы будем пить чай. Кто хочет булки с вареньем? Вижу, что никто не откажется. Та-ак… Ой. А хлеб-то я, балда старая, забыла купить! Еще на станцию шла, мимо булочной, но вот отвлеклась…
- Я сбегаю, ба. Как раз чайник вскипит. – Валя торопливо зашнуровала обратно ботинки, накинула пальто и убежала в булочную. Витька продолжал стоять в коридоре.
- Ой, да что ты стоишь-то все? – всплеснула руками бабушка. - Проходи, проходи в комнату!
В комнате оказалось интересно. В одном углу громоздился дубовый шкаф, рядом с ним, накрытая покрывалом, угадывалась радиола на тумбочке. В другом углу, у окна, стоял массивный письменный стол; над ним висели три полки с явно старыми книгами. Пробежав глазами по корешкам, Витька отметил, что большинство их имеет отношение к судостроению. Напротив стола помещался ветхий диван, над ним в рамках висели несколько фотографий. Вот молодая совсем женщина, в которой Елизавету Романовну можно узнать лишь по глазам, полным жизни, да кудрям – тогда совсем черным. Вот она же рядом с морским офицером, капитаном третьего ранга – Витька разбирался в армейских и флотских званиях. А вот ребятня на пляже: похожая на Валю девочка ее примерно лет и мальчик, года на три-четыре старше; стоят по колено в воде, за ними – бескрайнее море. В правом нижнем углу нацарапана подпись: «Ялта, 1939». Заметив Витькин интерес именно к этому снимку, бабушка пояснила:
- А это мои дети. Оля, Валина мама, и… и Сережа.
- Валин дядя?
- Да, мог бы быть ее дядей.
- Он… погиб на войне?
- Почти. Он не доехал до войны.
Витька увидел слезы на глазах Елизаветы Романовны, и поспешил сменить тему:
- Давайте, я вам на кухне помогу?
- Да что там помогать, чайник вскипит, сахар наколот, хлеб Валюшка принесет… Ты вот что, Витя. Мне кажется, что ты хороший мальчик. Пожалуйста, помогай Валечке, ладно? Тяжело им без мужика-то в доме…
- Конечно… - Витька собрался сказать еще много красивых слов, означающих его полное согласие, но тут вернулась Валя и все пошли пить чай.
В гостях у бабушки ребята засиделись до темноты. Она рассказывала им забавные истории из довоенной ленинградской жизни, потом включила радиолу, поставила «Рио-Риту», и даже попробовала показать, как правильно это танцевать…
Электричка ждала. Здесь, в Лосинке, для нее даже соорудили специальную маленькую платформу.
- Ну, доброго пути, ребятки. Приезжайте ко мне еще. И ты, Витенька, приезжай обязательно – Елизавета Романовна расцеловала их, Витька смущенно кивнул.
В электричке Витьку прорвало. Он болтал без умолку, нес чушь, рассказывал истории – забавные и просто глупые; он был счастлив видеть, как она улыбается, смех ее приводил его в восторг. К тому времени, как электричка наконец тронулась, он с ужасом понял, что вот сейчас все кончится. Потому что рассказывать, вроде, больше было нечего. Оставался последний резерв.
- Валь, а давай страшные истории рассказывать?
- Ну, давай.
- Вот смотри. Темной-темной ночью, - зловещим полушепотом начал Витька, - посреди непролазного, страшного болота, раздался жуткий собачий вой…
Надо было спасать положение. Витька рассказывал давно до дыр зачитанную «Собаку Баскервилей», с каждой фразой забираясь все дальше в дебри устного народного творчества на заданную тему. И тогда Валя решилась. Пожалуй, никому другому на целом свете не рассказала бы она эту историю – никогда, ни за что. Но здесь… Но Витьке… Да!
- Вить, - прервала она историю о краже пары резиновых сапог из лондонской пивной, - Я знаю эту историю. Очень, очень страшная! Но я читала ее в книжке.
Витька поник.
- Ну…
- Ну что ты, не обижайся. Давай лучше я тебе расскажу другую очень страшную историю. Ее ты точно не знаешь.
- Про пляшущих человечков? – с подозрением спросил Витька.
- Нет, про призрак бронепоезда.
- Давай! – Витька облегченно рассмеялся и приготовился слушать. Валя не понижала голос, не делала «значительные» глаза – она просто рассказывала:
- И темной ночью, и хмурым днем, - а то и под палящим солнцем, - неслышно скользит по этим самым рельсам огромный бронепоезд. Чаще всего он окутан туманом, и не разглядишь его толком, но горе тому, кого наметил он своей жертвой! Пушки неустанно поворачиваются, и дозор – вооруженные скелеты на передней платформе – в постоянной готовности. Доброму человеку не страшен этот поезд-призрак, но злому, творящему или замышляющему дурные дела, не будет от него пощады!
На Витьку стоило посмотреть: волосы взъерошены, сам бледен, глаза если не с блюдце, то немногим меньше.
- А… А откуда взялся этот жуткий бронепоезд? – сдавленно прошептал он.
- Сейчас расскажу, - вздохнула Валя. Историю про бронепоезд-призрак она придумала год назад, когда сперва пришел строгий мужчина в форме и сказал, что папа больше никогда не вернется; а потом, в конце марта, мальчишки из поселка поколотили ее и загнали в канаву с холодной водой. И, пока Валя болела, она и выдумала себе защитника, собрав в кучу кусочки книг, фильмов, воспоминания о папе и историю страшной гибели маминого брата, дяди Сережи.
- Этот бронепоезд строили у нас, на Вагоноремонте. Начали еще до войны, но не успели, и сдали только в декабре, уже под новый год. И пошел он по этой ветке в Лосиноостровскую, загружать боеприпасы. Всю ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря солдаты таскали снаряды и патроны. Около полудня поезд должен был уйти на фронт, но…
- Но…?
- …но примерно в половине восьмого утра на станции прогремел жуткой силы взрыв. Бронепоезд, эшелон с боеприпасами, состав с горючим и поезд с новобранцами были полностью уничтожены, и очень сильно пострадал стоявший рядом санитарный поезд…
- Вот это да! – потрясенно прошептал Витька. Ни о чем таком он никогда в жизни не слышал. Суховатый старичок, мирно читавший рядом с ним вчерашний «Труд», изменился в лице и торопливо ушел на другой конец вагона. «Эк он испугался-то!»
- …и тогда вернулся поезд из смерти. Он не доехал до войны, и началась новая, его собственная война – со злом. Ну что ты испугался, Витька?
- Это очень страшная история. Я прямо так его себе представил…
- Он опасен лишь недобрым людям. А таких, как мы с тобой, он защищает.
- Слободка. Осторожно, двери закрываются. Следующая – Бескудниково.
Когда электричка вынырнула из межзаборья на основной путь, Витька собрался с духом и сказал:
- Валь, ты это… В общем, если какая помощь нужна – всегда обращайся.
- Спасибо тебе, Витька.
Снова повисло молчание, но эта тишина уже не давила и не раздражала, она была правильной: в конце концов, людям иногда приятно помолчать вместе. Только когда станция осталась позади, и снова потянулась тускло освещенная Седьмая линия имени Восьмисотлетия Москвы, Валя попросила:
- Вить, только ты никому не рассказывай про призрак бронепоезда, ладно? Пусть это будет наша тайна.
- Конечно, - не без сожаления согласился он.
- И…
- Да?
- Вить, ответь мне, пожалуйста. Только честно. Светка Комарова – она красивая?
Перескок был таким резким, что Витька не сразу нашел, что ответить, долго хлопал глазами.
- Комарова? Да ты что! Она же рыжая! – нашелся он. Валя беззлобно рассмеялась.
И тут появились собаки. Штук, наверное, семь, но впотьмах да со страху показалось, что все двадцать. Крупные, грязные, все примерно одной породы – помесь лайки, овчарки и прохожего молодца. Страх бухнулся в живот комом снега и льда, предательская дрожь пробежала по Витькиным ногам. Можно прыгнуть на дерево. Ну, хотя бы попробовать. Но тут Валя.
- Мамочки… - едва слышно охнула она. Собаки глухо зарычали.
Витька вскинул голову.
- Спиной к забору! Быстро! – скомандовал он деревянным голосом, боковым зрением примечая справа, всего в полутора метрах подходящую для обороны палку.
На станции оглушительно заорал паровоз. Собаки, словно по команде, повернули морды на звук, в этот момент Витька метнулся вправо за дрыном.
- Ну-у! Кто тут смелый?! – набычившись, процедил он, ухватив тяжелую палку поудобнее.
Со стороны железки ударил прожекторный луч – какого-то странного, синевато-зеленого цвета. С глухим рыком собаки попятились в подворотню. Витька, с палкой наперевес, сделал шаг за ними – и вошел в свет. Тут ему примерещилось странное и страшное: будто нет у него ни кожи, ни мяса, одни лишь кости; зато не палку сжимают руки Витьки-скелета, но добротную трехлинейку с примкнутым четырехгранным штыком! И тут же все исчезло: и странный свет, и наваждение, и собаки. Он стоял, тяжело дыша, посреди Седьмой линии со здоровенной мокрой палкой в руках, а Валя тихонько всхлипывала, вжавшись в забор.
- Валя! Пойдем, пойдем скорее. Пока они не опомнились! – ребята торопливо пошли дальше. Палку Витька бросил только за шоссе.
Шли торопливо и молча под мелким гнусным дождиком; добрались быстро. Пора прощаться?
- Витя… - нерешительно произнесла Валя, и вдруг обняла крепко, поцеловала. Он ответил тем же, и длилось это целую тревожную, волшебную вечность. Отстранилась, посмотрела на него горящими глазами, приложила палец к губам. Он молча кивнул. Она повернулась и убежала домой.
Витька едва заснул лишь под утро – вспоминал то луч мертвенного света и свои, ставшие вдруг страшными, руки, то поцелуй под дождем…
Хоть язык и чесался жутко, особенно, когда пацаны делились новыми страшилками, он честно продолжал держать слово, и про призрак бронепоезда не говорил никому и никогда.
Витька пытался найти в библиотеке сведения о том страшном взрыве в Лосинке в декабре 1941 года, но так ничего и не обнаружил; зато два дня спустя к папе пришел незнакомый дядя в сером костюме. Они о чем-то долго разговаривали, потом серый ушел, а папа, непривычно бледный, с трясущимися руками и пока еще трезвый, умолял больше не ходить по библиотекам и не искать то, чего никогда не было. Вопреки ожиданиям, ремня Витьке не досталось.
***
Хорошо посидели! Нет, правда, хорошо. По договоренности, каждый отложил что-нибудь вкусное из праздничного заказа, и потому застолье в лаборатории удалось на славу. А что до шампанского, токайского и водки – то этого добра с избытком было в ближайшем магазине. Гавричев расстарался, приволок свой тяжеленный катушечник Aidas, так что были и «Битлз», и «Шокинг Блю», и даже новомодные шведы «АББА». Танцы получились умопомрачительные. Виктор поначалу отсиживался в уголке, благосклонно взирая на танцующих сквозь приятный легкий шум в голове, но потом Комарова, как морковку с грядки, выдернула его в круг, так что пришлось принять непосредственное участие. Светка танцевала рядом, и это приятно волновало.
Потом мэнээс Ракитский достал гитару, и чуть дребезжащим баритоном пел из Высоцкого и Окуджавы. Потом снова тосты, снова танцы, а потом пришел вахтер Семеныч. Ему, конечно, поднесли, и он, не чинясь, выпил, но все равно разогнал компанию: режим есть режим, ребятушки, ничего не попишешь. Высыпали на улицу.
А на улице тоже оказалось вполне празднично: горела праздничная иллюминация, падал густой мягкий снег, и даже поблекший лозунг «Достойно встретим XXV съезд КПСС!» на проходной заменили на гораздо более дружелюбный: «С Новым годом!»
- Между прочим, до электрички еще тридцать две минуты! – недовольно пробасил Гавричев, пытаясь поставить магнитофон в такое место, где на него попадет как можно меньше снежинок.
- Так и отлично! – воскликнула Комарова. – Давайте играть в снежки! – и она первой запулила снежок прямо в голову Виктору. Тот с досадой бросил едва прикуренную «пегасину», но второй снежок, брошенный уже Ракитским, и его настроил на игривый лад, так что вскоре вся компания, активно перебрасываясь снежками, медленно перемещалась от проходной к платформе. Ракитский дважды ронял очки, нелепо шарил руками по снегу, всякий раз его выручала Таня Смолякова, лаборантка. Что, впрочем, не мешало ей, отойдя тут же метров на пять, запустить в симпатичного мэнээса очередной снежок. Светка Комарова усердствовала больше всех, и распаленный боевым азартом Виктор за ней даже погнался. На раскатанной ледяной дорожке она предсказуемо упала, и Виктор едва не сверзился на нее. Но успел затормозить, наклонился, тяжело дыша.
- Как ты?
- Не… не знаю. Треснулась здорово. Дай руку.
Рыжие локоны разметались по чистому снегу; коротенькая шубка, невесть когда расстегнутая коварной хозяйкой, была распахнута, на кофточке не хватало пары пуговиц, и целых две электрические секунды он видел восхитительное полушарие, едва прикрытое заморским полупрозрачным лифчиком. Светка неуклюже запахнулась, он помог ей подняться.
- Самсонов, поехали ко мне, - прошептала она прямо в его ухо.
Он не ответил. Тут подбежали Ракитский и Таня, степенно подошел Гавричев со своим музыкальным чемоданом.
- Светка! Ты в порядке? – проорал Ракитский, а Таня покосилась на Комарову весьма неодобрительно.
- Нормально, ребята. Продолжаем! Но продолжить как-то не вышло. Подошел автобус, и Гавричев заторопился к нему. Уже у самых дверей он вдруг оглянулся:
- Ребята! Айда ко мне!
- Поехали-и! – радостно закричала Смолякова, и рванула к автобусу. Ракитский побежал следом. Через минуту Светка и Виктор остались вдвоем.
- Ну, так что? – хищно спросила Комарова, но тут раздался бодрый свист вползающей на станцию электрички.
Народу в вагоне было традиционно мало, лампы горели через две на третью. Виктор сел справа, спиной по ходу, у окна; Светка решительно плюхнулась напротив него. Шубка вновь распахнулась, и он вновь мог угадывать волнующие подробности Светкиной анатомии при неярком свете.
- Осторожно, двери закрываются. Следующая – Отрадное.
- Ты такой красивый, Вить, - мурлыкала Светка. – Я еще с пятого класса в тебя влюблена была. Думаешь, чего ради я в этой лаборатории до сих пор торчу? Витя, Витенька, поехали ко мне…
В голове шумело все навязчивее, Светкино дыхание и открывающийся в вырезе голубой трикотажной кофты вид будоражили воображение. Все на свете вдруг сделалось неважным и даже бессмысленным, ничто не имело значения, включая доносящиеся как сквозь радиопомехи слова Комаровой:
- … коллекционный массандровский мускат, свечи зажжем, у меня знаешь, какая елка? Гэдээровская, искусственная. Красивая…
- Осторожно, двери закрываются. Следующая – платформа «Слободка».
Комарова наклонилась к нему еще ближе, и продолжала шептать что-то едва различимое, но такое манящее…
- Едем, Светка, едем! - прошептал он и взял ее руки в свои.
Окно залило неоновым светом, послышался тяжелый перестук колес по второму пути. «Какой, к черту, поезд?!» - успел подумать Виктор. Второй путь, обрывавшийся неподалеку от «Слободки», был институтским полигоном, и использовался весьма нечасто. И уж, конечно, не в вечер последнего рабочего дня года. Тут коротко и зло рявкнул паровозный гудок, и с окном электрички поравнялась платформа. Над ней бил этот страшный мертвенный прожектор, а дальше угадывалась бронированная громада…Девять скелетов в лохмотьях целились в Виктора из винтовок из-за мешков с песком, уложенных по краям платформы. Он подумал, что надо зажмуриться на секунду, а потом все пропадет, но ничего не пропало, ближний к нему скелет передернул затвор и стало ясно, что вот сейчас выстрелит…
- Нет, Светка. Прости, - не поеду я с тобой никуда. Мне домой надо.
Бледный, с испариной на лбу, Виктор поднялся и торопливо пошел в тамбур, доставая дрожащими руками сигарету. Комарова, запахнув шубу, кусала губы и невидящим взглядом смотрела в окно, где на улице Декабристов тягач пытался сдвинуть с места сломавшийся автобус…
Он выскочил на перрон, пробежал до конца платформы. Электричка закрыла двери и величественно тронулась в сторону конечной. На насыпи в сторону Отрадного царил мрак, справа темнел старый сад; бронепоезда нигде не просматривалось. Виктор спрыгнул на пути, докурил сигарету, тут же прикурил следующую. Хмель сошел с него, вернулась способность соображать. Тут налетел колючий ветер, и, подгоняемый им, Виктор пошел по петляющей меж старых деревенских яблонь тропинке к дому, в котором они полгода назад получили квартиру. Он шел, и в памяти всплывал другой путь: поздний вечер, Седьмая линия, собаки… И живой желтый свет из окна Валиного дома..
А дома оказалось тепло, уютно, шумно.
- Ух ты! А я не ждала тебя так рано! – счастливая Валентина выглянула из комнаты. – Максимка, смотри-ка, папа пришёл!
Семь с половиной лет спустя, в мае, пацаны из «первого» Отрадного пойдут драться с
вечными врагами из «второго». Место драки – как всегда, железнодорожная насыпь. Восьмилетний Максимка увяжется с ними – его поймают на «слабо», хотя ввязываться в какие-то там драки без веского повода Макс Самсонов всегда будет считать ниже собственного достоинства. Не успеют стенки сойтись, как случится страшное: почти безоблачное небо затянет черными тучами, грянет жуткая гроза, и прямо из этой грозы выкатится на рельсы огромный ржавый бронепоезд…
***
- Бабушка, а почему все-таки бронепоезд? – Антошка все еще был хмур, но любопытство пересилило и страх, и стыд.
- Не знаю даже. Если бы я тогда в Бога верила, это, наверное, был бы какой-нибудь ангел с огненным мечом. Но мы все в Бога не верили, пионерами были. Еще стихотворение в школе учили, «Смерть пионерки»: там бедная девочка умирает, но отвергает веру…
- А расскажи?
- Да ну ее, дурочку бедную. Даром, что звали так же, как меня…
- Тогда давай еще про бронепоезд.
- А что про него рассказывать? Я видела его раз восемь за всю жизнь, всякий раз он меня спасал от чего-то. Но не я одна – дедушка твой видел его вместе со мной, и папа твой, когда поругались мы с ним… Я-то думала, когда рельсы разобрали, не приедет больше наш паровоз – ан нет… Пришел Максим Викторович, трезвый, как стекло и белый, как лист бумаги… Но да то дело прошлое. Он давно сам по себе существует, бронепоезд этот, и я тут совершенно не при чем. Так, вот мы и позавтракали. Иди, смотри своих пиратов, а я пока посуду помою.
- Спасибо, ба. Очень вкусный завтрак. И еще раз. Прости меня, пожалуйста. Я больше не буду.
- Уже простила, Антош. Признаться и попросить прощения – это уже много, поверь. Эй, нос не вешать! Марш к пиратам!
Валентина Сергеевна мыла посуду и думала, что таскать деньги из ее или еще чьего-нибудь кошелька внук теперь точно больше не будет. И много, много о чем она еще думала, вытирая тарелки и чашки вафельным полотенцем. А потом ушла к себе в комнату и долго рылась в старых коробках…
Уилл Тёрнер не подкачал, и в последний момент спас чудаковатого капитана Джека Воробья из петли, все закончилось хорошо (хотя Антон уже немного переживал), и в тот момент, когда пиратского капитана втащили на его корабль, в комнату вошла бабушка.
- Вот, принесла тебе скромный подарок, - она протянула внуку прямоугольник плотного темного картона с дырочкой посередине.
- Что это?
- Билет на электричку. Когда-то вон там была железная дорога, мы с дедом Витей по ней ехали вместе – оттуда и билет. Потом… Много чего было потом, но с тех пор мы не разлучаемся.
- Ага. Так билет – это амулет от бронепоезда?
- Нет, Антош. Это – просто так, на память. А талисманов против бронепоезда нет. Не делай плохих поступков – вот и весь тебе амулет.
- Спасибо, бабуль.
Антон еще раз посмотрел на древний билет, сжал его в кулаке, накинул куртку и вышел на балкон. День выдался теплый, вот-вот листья распустятся, и поедем все на дачу. Там мы с дедом будем потихоньку приводить в порядок удочки, чтобы сразу, как начнутся каникулы – на рыбалку…
Вот странное дело: вроде, облаков на небе не видать, а по домам, что вдоль Декабристов, скользит длинная тень от диковинного облака, очень похожего на самую обычную электричку. Правда, вагонов всего четыре, но ведь облакам закон не писан…
Газета «Цыпленок жареный» от 12 мая 2004 г.
«Необъяснимые, потусторонние явления зачастую начинают принимать самые причудливые формы. Судите сами: мы все давно привыкли к барабашкам, полтергейстам, привидениям и маленьким зеленым человечкам. Но вот москвич Тимур Г, проживающий на улице Декабристов, в собственной квартире умудрился… попасть под поезд! Да не простой, а самый настоящий бронепоезд! Наш корреспондент лично видел синяк, точно повторяющий по форме буфер вагона старого образца (см. фото)…»
Газета «Вестник правоохранительных органов» от 13 мая 2004 года.
«Вчера в Москве, на улице Декабристов, была успешно проведена спецоперация, в ходе которой был выявлен целый арсенал: три автомата Калашникова с боеприпасами, ручные гранаты, пластиковая взрывчатка общим тротиловым эквивалентом более 5 кг, патроны к пистолетам и фальшфейеры. Все боеприпасы были изъяты. Владелец квартиры, некий Тимур Г., прежде ни в каких связях с криминалитетом или террористами замечен не был, но пытался убедить оперативников, что два дня назад стал жертвой наезда бронепоезда в собственной квартире. В отношении упомянутого Тимура Г. в настоящее время проводится психиатрическая экспертиза… » |
 0  1020
|
|
| |
|
Затянуто, запутано, не слишком внятно... Но всё-таки чувствуется настоящая проза. Она еще не придумана, но уже внятно написана...
|
|
|
| |
|
|
