Николай ПИНЧУК
Воздушный поцелуй в безвоздушном пространстве
(мелодрама-притча)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ОНА
ОН
СТРОГОЕ ПЛАТЬЕ
ЛЁГКОЕ ПЛАТЬЕ
ШИНЕЛЬ
СВИТЕР
КАМЗОЛ
СЕРЫЙ КАРДИГАН
1.
Небольшая комната. Дверь и окно. Мебели нет. Есть только длинная вешалка, много старой одежды висит на перекладине (на плечиках) почти вплотную.
Входят Он и Она. Оба в приподнятом настроении и весьма расположены друг к другу.
Он. А здесь что? (зажимает нос) Фу! Ну и вонища!
Она. (смеётся) Это нафталин, дорогой.
Он. У твоей бабушки был склад нафталина? Она им торговала?
Она. Нет, она хранила здесь старые вещи. Но я, когда бывала у неё, любила тут играть.
Он. Странные предпочтения… А, понимаю! Я в детстве, помнится, балдел от запаха бензина. А ты, значит, по нафталину тащилась?
Она. Дурак! Для меня войти в эту комнату было всё равно что в сказку попасть…
Он. Ну да, ну да: входишь, закрываешь плотнее дверь, глубоко вдыхаешь – и вот ты в сказке!
Она. Я сейчас обижусь.
Он. (примирительно) Ну извини, извини. Я же шучу...
Она. Это уже не смешно.
Он. Всё, больше ни слова об этом! Лучше скажи, когда мы выкинем отсюда весь хлам?
Она. (озадаченно) А мы его выкинем?
Он. Конечно! Ты смотри, какая комната пропадает! Тут можно было бы сделать уютную спальню… или мой рабочий кабинет… я перенёс бы сюда всю свою аппаратуру… очень удобно, изолированное помещение, я никому не мешаю, мне никто не мешает… м?..
Она. Я не знаю… давай не сегодня, а?
Он. Ну хорошо, хорошо. Давай завтра. Что ты мне ещё покажешь?
Она. Остался сад. У бабушки был замечательный сад.
Он. Отлично! (с театральным жестом) Все в сад!
Смеются, уходят в обнимку, но на пороге он оглядывается с заметным интересом и многозначительно хмыкает.
2.
Из плотного ряда одежды выскакивает Лёгкое Платье. Мечется вдоль вешалки.
Лёгкое Платье. Вы слышали? Вы слышали? Ой, что будет, что с нами будет?!..
Степенно выходит Строгое Платье.
Строгое Платье. Не надо так кричать, моя дорогая. Во-первых, вас это не украшает. Во-вторых, мы и так всё слышали.
Лёгкое Платье. Но что нам делать? Что делать?
Выходят Шинель, Свитер и Камзол, молча слушают диалог.
Строгое Платье. (усмехается) Да: что делать. И кто виноват. Сколь вечные, столь же и неразрешимые вопросы.
Лёгкое Платье. Но ведь надо же что-то делать!
Строгое Платье. Не смешите. Как будто вы действительно можете что-нибудь сделать…
Лёгкое Платье. (с досадой машет на Строгое Платье) А!.. (обращается к остальным) Вы-то что молчите? Ведь нас выкинут! На свалку! Понимаете?..
Свитер. (пожимает плечами) Я бывал в тайге и в открытом море. Меня носили на стройке и на рыбалке. Мне даже в огороде доводилось работать, таскать навоз на вилах. Так что свалкой меня не испугаешь, не такое видали…
Лёгкое Платье. Как ты не понимаешь: там ты везде был нужен! А на свалке…
Свитер. Знаю: на свалке я никому не нужен. Так же, как и здесь. Но там я хоть не буду пылиться под нафталином, а умру на открытом воздухе.
Лёгкое Платье. О, нет! Почему я должно умирать? Только потому, что вышло из моды? Я ведь ещё крепкое и даже нисколечко не полиняло! (вертится, любуется собой) Я ведь красивое, вот я какое!
Строгое Платье. Всему когда-то приходит конец. И он не смотрит на колер и на прочность швов. Просто наступает момент, и надо встретить его с достоинством – вот лучшее, что мы можем сделать.
Лёгкое Платье. Ну вас к чёрту с вашей философией! (бегает вдоль вешалки, трясёт висящие там вещи) Эй, вы! Почему молчите? Скажите, скажите, что будем делать?..
Строгое Платье. Напрасный труд. Они слишком глубоко спят, вряд ли удастся их разбудить.
Лёгкое Платье. Чёрт, чёрт, чёрт! (оседает в отчаянии)
Строгое Платье. Возьмите себя в руки.
Камзол. (очень пафосно) Бедные, бедные! Как мне вас жаль!
Лёгкое Платье. (огрызается) Себя пожалей!
Камзол. (надменно) Себя? Мне-то ничто не угрожает, меня бережно отнесут в музей, где поместят под стекло и будут хранить ещё многие годы, показывая гостям нашего города…
Строгое Платье. (саркастически) С какой это стати?
Камзол. И это спрашиваете вы? Вы? Какое разочарование! Я всегда считал вас дамой благородного происхождения…
Строгое Платье. (едко) К счастью, моё происхождение далеко от вашего.
Камзол. (гордо) Действительно далеко. Я – дворянский камзол 18-го века!
Строгое Платье. Из любительского спектакля.
Камзол. Откуда у вас такие сведения? Это ложь! Я… я…
Строгое Платье. Да перестаньте кривляться. Вы – актёришко, вас даже не носили по-настоящему…
Лёгкое Платье. Самозванец!
Строгое Платье. Фигляр!
Камзол. Да как вы смеете! О, какой позор, какой позор! Только смерть смоет его! (скрывается в ряду одежды)
Строгое Платье. Скоморох!
Лёгкое Платье. Шут гороховый!
Свитер. (крякает) Как легко порой женщины находят общий язык… (Шинели) Ну а вы что скажете, ваше благородие?
Шинель. Война.
Все. Что?!..
Шинель. Будет война. Я ещё пригожусь. Война начнётся скоро. Я знаю. (командует, маршируя уходит) Левой, левой, раз-два-три! Левой, левой, раз-два-три! На месте… стой, ать-два! Рассредоточиться по позициям! Оружие к бою! По наступающему противнику… пли! (последние слова произносит уже за вешалкой)
Остальные смотрят ей вслед, затем переглядываются. Лёгкое Платье тихонько присвистывает и вертит пальцем у виска.
3.
Шаги за дверью. Вещи быстро занимают свои места и замирают. Входит Она. Быстро подходит к вешалке, торопливо шарит по карманам висящей одежды, оглядываясь на дверь, но всё равно пропускает момент, когда входит Он.
Он. Вот ты где!
Она. (вздрагивает) А? Да, я здесь…
Он. И что ты здесь делаешь?
Она. Ничего я здесь не ищу.
Он. Ищешь?..
Она. Я же сказала...
Он. …что не ищешь. Но я тебя об этом не спрашивал.
Она. А о чём ты меня спросил?
Он. Я спросил, что ты здесь делаешь.
Она. А я и ответила, что ничего не ищу.
Он. Интересное занятие: не искать. Очень интересно. «Пойду-ка я, чего-нибудь не поищу…»
Она. Ты зануда.
Он. Да ладно, ладно. Твои секреты…
Она. Ну хорошо, хорошо – я искала… А, кстати, вот уже и нашла! (достаёт лёгкое платье, прикидывает на себя) Правда, красиво?
Он. Ты что, собираешься это носить?
Она. Ты не понимаешь. Это летнее платье моей бабушки. Когда она выходила в нём на улицу, все мужчины буквально падали, потому что не смотрели под ноги, а смотрели только на неё.
Он. Если ты теперь выйдешь в нём на улицу, все тоже попадают…
Она. Ах, так? Тогда я буду носить его только дома, для тебя…
Он. Гм… Извини, но я не увлекаюсь бабушками.
Она. Фу! (убирает лёгкое платье на вешалку, достаёт и прикидывает на себя строгое платье) Ну, а на это ты что скажешь?
Он. Кошмар. Мне хочется скорее его с тебя снять.
Она. Хм, это идея…
Он. Что за идея?
Она. Ладно, потом… лет через десять…
Он. Не понял. Ты собираешься хранить это барахло десять лет?
Она. Я ещё не решила… (убирает строгое платье, извлекает камзол) А ну-ка! (подходит к Нему) Держи! (отходит на пару шагов, рассматривает) Красавец! А скажи-ка что-нибудь языком высокой трагедии!
Он. Чего?
Она. Ну скажи, например: «Все говорят: нет правды на земле. Но правды нет и выше…»
Он. (без энтузиазма) Ну, правды нет и выше…
Она. (передразнивает) «Ну, правды нет и выше…» Не разочаровывай меня, скажи это как трагический герой!
Он. Да зачем?!
Она. Хочу посмотреть на тебя в образе.
Он. Что за блажь? Тебе что, меня такого, как есть, не хватает?
Она. Да пока хватает…
Он. Что значит «пока»?..
Она. Я не знаю, как это сказать… (забирает камзол) Но вот мой дедушка… (роется в одежде, достаёт свитер, хочет прикинуть на Него) Вот! Ну-ка, примерь!
Он. Слушай, если ты хочешь меня приодеть, может, сходим в нормальный магазин?
Она. (отходит, смотрит) Хм… а знаешь, что-то есть… дедушка, конечно, был пошире в плечах и вообще… но тебе тоже идёт этот свитер…
Он. Извини, меня это уже раздражает. У тебя что-то было с дедушкой, раз ты так хочешь, чтобы я был на него похож?
Она. Было. Он был моим дедом. Самым мудрым, самым сказочным… (забирает свитер) ладно, пойдём спать, горе-психоаналитик…
Уходят.
4.
Лёгкое Платье выпархивает из-за вешалки, радостно кружится.
Лёгкое Платье. Она умничка, умничка, умничка! Как я её люблю!
Строгое Платье. (выходит следом) Не спешите ликовать, моя милая. Рядом с ней есть ещё и он. А он – совсем не то, что она.
Лёгкое Платье. (язвительно) Как, вы тоже заметили, что они немного… разные?
Строгое Платье. (не реагируя на насмешку) Заметила. Только боюсь, мы с вами заметили разные разницы, уж простите за каламбур. Дело в том, что она, как вы верно выразились, умничка, а он – нет.
Свитер, Шинель и Камзол выходят, молча слушают спор Платьев.
Лёгкое Платье. Я бы не сказала, что он дурак. По-моему, очень неглупый молодой человек.
Строгое Платье. Вот именно: он не дурак и даже не умничка. Он неглупый и, добавлю, трезво мыслящий молодой человек, который знает, чего хочет. Поэтому, будьте уверены, эта комната скоро станет его кабинетом, в котором нам места не предусмотрено.
Лёгкое Платье. (возмущённо) Да как он посмеет? Хозяйка дома – она!
Строгое Платье. Де-юре да. Но де-факто…
Лёгкое Платье. (фыркает) Какому Юре? Какому дефекту? О чём вы?
Строгое Платье. (терпеливо) Юридически как наследница хозяйка она, но фактически он тут будет принимать решения, потому что в это паре лидер – он. Так понятнее?
Лёгкое Платье. Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого…
Камзол. (с надрывом) Нам только смотреть и остаётся. Что делать, что делать?!..
Строгое Платье. (саркастически) Вы же сами только что сказали: смотреть.
Свитер. Сами разберутся, не маленькие…
Шинель. Нужна война. Его призовут и увезут далеко отсюда. А мы останемся здесь.
Строгое Платье. Хм, недурно. Только вот нет войны и, вроде, не предвидится.
Шинель. Будет. Надо хотеть. Если все станем хотеть войны – обязательно будет.
Камзол. Давайте же, давайте хотеть! Я уже хочу! О, война – это так романтично, это подвиги и слава, это красивая смерть! Я вижу, как он бежит по полю боя с развевающимся знаменем в одной руке и обнажённой шпагой в другой и падает, сражённый вражеской пулей…
Лёгкое Платье. (ёжится) Бррр… ну уж нет. Если так, то лучше не надо…
Свитер. (Шинели) А не боитесь, что война, которую вы так хотите, придёт сюда, и тогда не останется ни этого дома, ни вас?
Шинель. Не боюсь. Когда начнётся война, меня здесь не будет. Я буду нужна там. А что будет здесь – мне всё равно.
Строгое Платье. Потрясающий эгоизм. Я б даже сказала – образцовый эгоизм. Однако во всём этом милитаристском бреде прозвучало одно рациональное слово.
Лёгкое Платье. Какое?
Строгое Платье. Хотеть.
Камзол. Ха! Что толку с вашего хотения? Что толку с вашего хотения, когда ничего не можете сделать? Хотеть! Сидеть на месте и хотеть, и ничего не делать, только хотеть… Ха, ха, ха! Мираж! Мыльный пузырь! Призрак! Ха, ха, ха!
Строгое Платье. Вы закончили свою тираду?
Камзол. Я мог бы ещё многое сказать по этому поводу, но не вижу смысла, потому замолкаю.
Строгое Платье. И правильно делаете. Потому что во всём, что вы могли бы сказать, нет никакого смысла.
Камзол. Да как вы смеете!..
Строгое Платье. Смею. В частности, смею напомнить вам, милейший, что ещё минуту тому назад вы были готовы именно хотеть, и ничего более.
Камзол. Вы меня не поняли!
Строгое Платье. Согласна. Трудно понять того, кто каждую минуту опровергает сам себя.
Лёгкое Платье. Да перестаньте с ним спорить! Лучше расскажите, что вы придумали?
Строгое Платье. Я? Не присваивайте мне чужие лавры. Придумала она (кивает на Шинель), и идея была хороша, только оформление не очень… Мы можем повлиять на ситуацию, мы уже влияем. К нам прислушиваются, на нас оглядываются. Если б мы просто висели как старое тряпьё – нас бы давно выкинули и не пожалели. А пока мы что-то значим, пока с нами связаны какие-то ценности, какая-то память – у нас есть шанс сохраниться. Но мысли о прошлом – ненадёжная защита, они постепенно уходят, заслоняясь новыми мыслями, особенно теми, что связаны с будущим. А хотеть – это как раз думать о будущем. Пока мы внушаем одни лишь воспоминания, положение наше шаткое. Но если будем внушать какие-то желания, какие-то планы – тогда мы можем оставаться здесь долго, очень долго… И это ещё не всё. Внушение будет тем сильнее, чем согласованнее будут наши желания. Итак, определимся, чего же мы хотим…
Шинель. Хочу, чтобы была война.
Лёгкое Платье. Я хочу, чтобы он её обожал, чтобы он её слушался, чтобы она была главной во всём и… чтобы она меня хоть иногда надевала…
Камзол. Я хочу, я хочу… ой, я так многого хочу! Для начала я бы хотел сыграть в «Женитьбе Фигаро» или в «Моцарте и Сальери», а потом…
Строгое Платье. Можете не продолжать. Многообразие ваших желаний перекрывает многообразие желаний всех прочих. Боюсь, сегодня нам не прийти к единому мнению.
Свитер. А чего хотите вы?
Строгое Платье. Я бы воздержалась озвучивать… пока не будут готовы остальные…
Свитер. Как-то это не очень честно, вам не кажется? Другие высказались, а вы что-то скрываете, и кроме того, собираетесь их к чему-то готовить…
Строгое Платье. Так ведь и вы, друг мой, тоже не спешите открыть свою точку зрения?
Свитер. Не спешу. Но и не скрываю. Я хочу, чтобы они жили сами, и никто им не мешал никакими внушениями каких-то чуждых желаний.
Строгое Платье. Тогда вы точно закончите на свалке.
Свитер. Да мы и так уже давно на свалке, неужели не ясно? Притом на скверной свалке – в тесной душной комнате, пропитанные нафталином… лучше уж где-то под открытым небом, под солнцем и дождём…
Строгое Платье. Тогда отчего вы всё ещё здесь, а не под открытым небом?
Свитер. (грустно усмехается) Так ведь не относят, всё держат для чего-то… Не поверите, я был бы счастлив, если б меня уже завтра вынесли на улицу.
Строгое Платье. Не поверю.
Шаги за дверью. Вещи быстро занимают свои места.
5.
Осторожно входит Он: в трусах-«семейках» и шлёпанцах на босу ногу, в руке пачка сигарет и зажигалка. Вид довольный. Воровато оглянувшись, тихо прикрывает за собой дверь, достаёт сигарету, щёлкает зажигалкой, два-три раза жадно затягивается. Утолив никотиновый голод, курит спокойнее. Подходит к вешалке, оглядывает вещи. Достаёт строгое платье, накидывает на вешалку поверх перекладины. Затем то же самое проделывает с лёгким платьем. Отходит на пару шагов, смотрит. Хмыкает. Извлекает камзол.
Он. (разглядывая камзол) Что, говоришь, нет правды на земле? Бедняга, не повезло тебе… (накидывает камзол на вешалку рядом с платьями, находит шинель) О! (гасит окурок о железную стойку вешалки и прячет в пачку, надевает шинель, застёгивается) Треуголку бы ещё… (обращаясь к камзолу) Слышь, старина, тут треуголки случайно не завалялось?.. Молчишь? Ладно, поищем сами… (зарывается в плотный ряд висящей на вешалке одежды, извлекает помятую мужскую шляпу) Сгодится! (водружает шляпу на голову и, заложив руку за борт шинели, становится в позу Наполеона, оглядывается) Блин, а зеркала тут нет, что ли? Ну вот, зря старался, ваше благородие…
Входит Она, в халате и тапочках.
Она. Господи, что с тобой? Почему ты здесь и в таком виде?
Он. (смущённо) Да вот, замёрз, понимаешь ли. Дай, думаю, надену что-нибудь тёплое… (поспешно снимает шинель и вешает на место)
Она. А со мной под одеялом тебе, значит, холодно?
Он. Нет, с тобой под одеялом очень тепло, но мне захотелось прогуляться… и я немного заблудился…
Она. Ну-ка, ну-ка… (принюхивается) Ты что, курил?.. Точно, курил! Ты же мне обещал, что бросишь!
Он. Да конечно брошу! Только нельзя же резко бросать, надо постепенно. К тому же, знала бы ты, как хорошо идёт сигарета после хорошего секса!..
Она. Не знаю. Предлагаешь мне тоже начать курить?
Он. Ни в коем случае!
Она. Тогда, может, отказать тебе в сексе, пока не бросишь?
Он. Фу ты, что за радикальные меры! Да брошу я, брошу. Очень скоро брошу.
Она. Когда?
Он. Сказал же: скоро! (пристально смотрит на Неё, медленно подходит) Не отлучай меня, не удаляй меня, особенно сейчас… (ласкает её шею и плечи)
Она. (пытается отшутиться, но голос дрожит, дыхание неровное) Это что, стихи?
Он. Это самая что ни на есть высокая поэзия… (ласкает её активнее)
Она. (вяло сопротивляется) Ну, ну… только не здесь…
Он. Почему бы и не здесь?
Она. Я здесь не могу… здесь эти вещи…
Он. Ну и что? Это всего лишь вещи…
Она. Нет-нет, пойдём лучше в спальню…
Он. Всё будет так, как ты захочешь! (подхватывает её на руки и уносит)
6.
Лёгкое и Строгое Платья выходят почти одновременно.
Лёгкое Платье. (кружится в восторге, повторяет нараспев) Всё будет так как ты захочешь, всё будет так как ты захочешь, всё будет так как ты захочешь!
Строгое Платье. Какая бесцеремонность! Что за обращение!
Лёгкое Платье. Да что вы, в самом-то деле! Всё вам не нравится! А у них, между прочим, очень нежные и романтичные отношения. Я так рада за неё!
Строгое Платье. Я не про неё. Я про себя. Ни один мужчина никогда не позволял себе так обходиться со мной! Эта небрежность, эта ухмылочка, с которой он меня разглядывал… В иные времена я бы ему такую пощёчину влепила!
Появляется Камзол.
Камзол. Вы слишком чопорны и несовременны!
Строгое Платье. Это мне говорит дворянский камзол 18-го, если не ошибаюсь, века?
Камзол. Долой условности! Вы из-за своих предрассудков не видите сути!
Строгое Платье. (саркастически) И в чём же, по-вашему, суть?
Камзол. В том, что этот молодой человек – славный малый! Как участливо он со мной разговаривал, а сколько остроумия проявил, когда примерял эту… (кивает на подошедшую Шинель)
Строгое Платье. Эта, как вы изволили выразиться, тоже считает его выходку остроумной?
Шинель. Ему хорошо было со мной. Ему хорошо будет на войне. Нужна война.
Строгое Платье. (задумчиво) Нужна война? Может, отчасти вы и правы. Но только отчасти…
Свитер. (подошёл на последней реплике) Что вы задумали?
Строгое Платье. Пока ничего. Пока думаю…
Медленно уходит за вешалку. Остальные, постояв и непонимающе переглянувшись, отправляются за ней. Затемнение.
7.
Некоторое время полумрак и тишина, затем почти одновременно выходят Свитер и Строгое Платье.
Свитер и Строгое Платье. (друг другу, в один голос) Ты всегда…
Свитер. (смеётся) Ну-ну, давай, говори первая…
Строгое Платье. Ты всегда был легкомысленным эгоистом, для которого важно только одно: чтобы ему не мешали жить так, как ему хочется. Такие категории как забота, долг, ответственность, для тебя никогда не существовали.
Свитер. Всё?
Строгое Платье. Пока всё. Теперь ты.
Свитер. Ты всегда была эгоисткой, обременённой какими-то догмами, притом, подозреваю, не своими. Согласен, я не являлся образцом заботы и ответственности… но по мне лучше уж эгоист легкомысленный, чем эгоист обременённый – легкомысленный хотя бы никого не грузит своим эгоизмом.
Строгое Платье. (брезгливо) «Не грузит…» Какая вульгарность! И в этом тоже ты.
Свитер. Я это слышал не раз ещё тогда, можешь не повторяться. Лучше скажи, что ты задумала?
Строгое Платье. Зачем тебе?
Свитер. Я беспокоюсь…
Строгое Платье. (гомерически) Он беспокоится! Он – и вдруг беспокоится! Ха. Ха. Ха.
Свитер. (иронически) Сколько пафоса!
Появляется Камзол.
Камзол. Кто тут говорит о пафосе? Что вы понимаете в пафосе?!
Строгое Платье. (саркастически) О, явился достойный собеседник! Могу со спокойной совестью вас оставить, общайтесь… (уходит)
Камзол. (не замечая ничего вокруг, весь в себе) Пафос! Что вы знаете о нём? Во-первых, это греческое слово! Что означает это греческое слово, спросите вы? Оно означает страдание, воодушевление, страсть! Пафос – это всегда жертва, это подвиг, это самоотречение! Тот, кто много говорит о пафосе, на всё это не способен! Послушайте меня – я знаю, о чём говорю! Пафос – это стихия, это волна, поднимающая до самых высот! Мелкие личности не способны это оценить. Мелкие личности – это личинки… Ха-ха-ха! Это я очень метко сказал: мелкие личности – суть личинки. И в этом тоже пафос, пафос сатиры, пафос сарказма! О, пафос многолик, но суть его всегда одна и та же: он возвышает, он отрывает от толпы: «Procul este, profani» – прочь, непосвящённые! Тот, кто в пафосе – красив, и он видит эту свою красоту… может быть, только он один её и видит, но это ничего не значит, и это значит всё! Потому что каждый, кто в пафосе – он индивидуален, он неповторим, он вообще один в мире! И даже если пафосом объята целая толпа – бывает и такое, – всё равно каждый её представитель знает, что его пафос самый высокий, и он выше этой толпы, хотя и заодно с нею. Один и заодно – это не одно и то же. Пафос, объединяя, разделяет, но он же и, разделяя, объединяет! И в этом тоже пафос!
Камзол торжествующе оглядывается по сторонам, но рядом никого нет – Свитер давно ушёл.
Камзол. (печально вздыхает) Procul este, profani, procul este… (уходит)
8.
На следующий день. Она втаскивает пылесос, включает, пылесосит вещи, предварительно проверяя карманы каждой в поисках чего-то.
Входит Он. Что-то пытается говорить Ей, но она не слышит его из-за шума пылесоса и не видит, т.к. стоит к нему спиной. Тогда Он выдёргивает шнур из розетки.
Она. (оказывается, она ещё и пела при этом)
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь… (вдруг испуганно вскрикивает) Ах!..
Он. Что с тобой?
Она. (вздрагивает и оборачивается) Чёрт, как ты меня напугал…
Он. Я? Чем? Я всего-то выключил пылесос.
Она. Ну. А я испугалась.
Он. Чего? Тишины?
Она. Какой тишины? Я ведь пела…
Он. И что?
Она. Да ничего! Просто пылесос гудел, я пела под него, а тут вдруг тишина, и только мой голос… Короче, ну тебя! Жрать, небось, хочешь?
Он. Фу, как грубо. Да, хочу. Всё-таки с работы…
Она. Потерпишь. Я тут тоже не прохлаждалась.
Он. Я заметил.
Она. (настороженно) Что ты заметил?
Он. (удивлённо) Ну… чисто в доме, всё блестит… даже запаха этого стало меньше. А ты почему сразу так?
Она. Как?
Он. Ну, как-то так… как будто что-то не так…
Она. А! Да нет, всё так. Что, говоришь, нафталином стало меньше пахнуть?
Он. Да, и нафталином тоже. Но главное, этого… бабушкиного запаха стало меньше.
Она. А чем тебе бабушкин запах не угодил? Для меня, между прочим, это запах детства. Когда я была маленькой, меня на выходные часто отвозили к бабушке. И я всегда, когда мне говорили: «Завтра ты поедешь к бабушке», начинала ощущать этот запах заранее, ещё у себя дома. Это был запах предстоящей поездки, запах встречи, запах родного, но другого мира… У меня очень много детских переживаний связано с этим запахом!
Он. Замечательно. Только ведь всё относительно в этом мире. И когда ты нюхаешь своё детство, я нюхаю, пардон, твою бабушку. И мне эта смесь пыли, корвалола, ванили и чёрт знает чего ещё совсем не нравится…
Она. (язвительно) Тебе, наверное, больше нравится запах казённого белья и клейкой противной каши из интернатской столовой?
Он. (заводится) Да, ты – хорошая девочка из хорошей семьи, а я – интернатская крыса. Даже мать видел только по выходным, и лучше бы не видел, если честно, а уж про бабушек и дедушек вообще говорить нечего. Зато когда одна добрая девочка подобрала меня на улице, обогрела и приютила, я нос ворочу – запах мне, видите ли, не нравится! Такая вот свинская неблагодарность. Довольна? (резко разворачивается и выходит)
Она. (секунду помедлив) Погоди! (выбегает за ним)
9.
Строгое Платье быстро выходит из-за вешалки и пристально смотрит на дверь. Спустя некоторое время снаружи доносятся шаги и голоса. Строгое Платье исчезает.
Она вводит за руку Его.
Он. Ну, пришли, дальше что?
Она. (отпускает его руку, кладёт ладони ему на грудь, заглядывает в глаза) Прости меня, пожалуйста…
Он. (озадаченно) Ну… пожалуйста… а почему обязательно здесь?
Она. Потому что… потому что где я тебя обидела, там и должна попросить прощения.
Он. Хм… А вот представь себе такую ситуацию: поехали мы с тобой на отдых куда-нибудь в Таиланд. И вдруг там поругались. Вернулись домой в состоянии войны, но тут решили помириться. И что же, для этого опять в Таиланд лететь? А если денег уже нет, и надо целый год копить на следующую поездку? Или брать срочный кредит «Ради мира на земле?»
Она. Ну что ты всё выдумываешь…
Он. Это ты выдумываешь. (примирительно) Слушай, мы с тобой ссоримся из-за какой-то ерунды, из-за барахла…
Она. Это не барахло. Это память.
Он. Ну хорошо, пусть память… только как-то не так мы ей пользуемся. Память не должна занимать столько места – это я тебе как системщик говорю: когда память перегружена, система начинает тормозить и глючить. Память помогать должна, а у нас наоборот…
Она. Я не знаю, как там в твоих системах, но для меня семья – это всё… ой, только ты не подумай, что это я тебе в упрёк…
Он. А какой тут может быть упрёк? Если б для меня семья ничего не значила, я бы на тебе и не женился. Я хочу, чтобы была семья, но наша семья, понимаешь? Не бабушек и дедушек, а наша… (пристально смотрит на Неё, ласкает) Понимаешь?..
Она. (взволнованно) Да, понимаю… но я не о том… о чём это я?.. а, я ж тебя покормить должна… я там приготовила…
Он. Потом, потом… не такой уж я и голодный… (уносит Её)
10.
Выходят Лёгкое и Строгое Платья, энергично спорят.
Строгое Платье. И не возражайте, дорогая! Так быть не должно!
Лёгкое Платье. А я и не возражаю, я полностью с вами согласна: так быть не должно!
Строгое Платье. И не надо ловить меня на слове: совершенно очевидно, что «так» у нас разные.
Лёгкое Платье. А ваше «так» – это как?
Строгое Платье. А вот как. Жена не должна удовлетворять любую прихоть – если не сказать несколько иначе – мужа.
Лёгкое Платье. А вам не кажется, что эта, как вы выразились, при-хоть, и её тоже?
Строгое Платье. Да полноте! Посмотрите на неё! Он же её… гм… прошу прощения… Словом, она устала от его изобильного внимания, разве не видно?
Лёгкое Платье. А мне кажется, она устала совсем от другого.
Строгое Платье. Например?
Лёгкое Платье. Например, оттого что столько сил тратит на дом. Эти ежедневные уборки, всё перебрать да перетереть… Слишком много вещей в доме! А за собой совсем уже почти не следит…
Строгое Платье. Что вы городите, простите за резкость? Она очень прилично выглядит.
Выходят Камзол, Свитер и Шинель, прислушиваются к спору.
Лёгкое Платье. (фыркает) Прилично! Что вы называете приличным? Она всё больше похожа на серую мышку. Аккуратную, может быть, но серую.
Камзол. (вмешивается) Нет-нет, не так трагично, дорогая! Она молода, свежа, прелестна. Однако обыкновенна, да… ей определённо недостаёт какого-то пафоса, какого-то шарма, всё слишком просто у неё…
Шинель. Всё слишком сложно. Мир – это всегда слишком сложно. Это вечные весы, это невозможное сочетание любви и агрессии, эгоизма и жертвы, хитрости и доверия – нельзя понять, где правда, а где ложь. Но если нельзя различить правду и ложь, тогда всё ложь. Состояние мира – это состояние лжи. Нужна война. На войне всё просто, всё понятно, а значит, всё правда.
Строгое Платье. (иронически аплодирует) Потрясающая логика! Всем учиться! (Свитеру) Вроде, вы ещё не высказались? Желаете что-нибудь добавить?
Свитер. Только одно: оставьте их в покое.
Строгое Платье. (ну очень удивлённо) А кто их трогает? Это они нас не сегодня – завтра выкинут на свалку, а мы-то что можем им сделать?
Свитер. Вы отлично понимаете, о чём я.
Строгое Платье. (пожимает плечами) Я перестала вас понимать ещё… очень давно.
Шаги за дверью. Вещи скрываются.
11.
Входит Она. Завёрнута в покрывало. Садится и кутается, будто её морозит.
Почти сразу за ней входит Он в набедренной повязке из полотенца. Садится рядом, некоторое время молчат.
Он. Что случилось? Я сделал что-то не так?
Она. Не знаю. Не могу расслабиться.
Он. Ты мне говори, если что…
Она. Да всё нормально.
Он. Что ж тут нормального, если вот так…
Молчат.
Она. Я ведь серая мышка, да? Я самая обыкновенная, у меня нет ни шарма, ни пафоса?..
Он. Ты чего?! Ты классная, ты самая лучшая женщина на свете!
Она. А ты что, перепробовал всех женщин на свете, чтобы сравнивать и говорить, что я самая-самая?
Он. Блин. Да мне не надо их пробовать! Я просто знаю. Знаю, что вот есть ты, и что ты для меня… самое то, и больше никого мне не надо.
Она. Ну да… столько внимания… знаешь, иногда мне кажется, что ты меня слишком… балуешь…
Он. А кого мне баловать, если не тебя?
Она. То есть, ты всё-таки считаешь, что ты меня балуешь? Что вообще-то полагается меньше, но раз ты такой добрый, то пожалуйста, да?..
Он. Бррр! Слушай, что за ерунда сегодня тебе в голову лезет, а?
Она. Я не знаю, прости… (пауза) А я для тебя кто?
Он. Ты для меня – всё.
Она. Так не бывает. Что значит «всё»? Что я, Пушкин, что ли?
Он. Не понял, причём тут Пушкин?
Она. Аполлон Григорьев писал: «Пушкин – наше всё…»
Он. Я не знал, прости. У меня другое образование и другая специальность. Я даже не знаю, кто такой Аполлон Григорьев.
Она. Был такой известный поэт и критик… теперь уже неизвестный. Да ладно, я не о том. Просто не понимаю, когда говорят: «Ты для меня всё». Всё – это значит ничего. Ничего конкретного, а так, вообще…
Он. Погоди. Тогда, если следовать твоей логике, и Пушкин для нас ничего конкретного, а так, вообще?
Она. Причём тут Пушкин?
Он. Вот и я говорю: причём тут Пушкин?
Она. Ты меня запутал.
Он. Ты сама себя запутала. Когда я говорю, что ты для меня всё, это очень конкретно. Это значит, что где бы я ни был, чем бы я ни занимался, я всегда знаю, что у меня есть ты. Это значит, что всё, что я делаю – делаю для тебя. Даже когда на работе налаживаю всякие программы, которые тебе до лампочки… это неважно, потому что когда я хорошо делаю свою работу, я чувствую себя отлично, и это тоже для тебя… да и, чёрт возьми, то, что я на этом зарабатываю – это ведь тоже для тебя.
Она. Только ты меня, пожалуйста, не упрекай своим заработком. Я знаю, что ты востребованный специалист с приличным доходом, а я – так, филолог… Но тем не менее, мы живём в моём доме…
Он. (вскакивает, ходит по комнате, активно жестикулируя) Ааааа! Да причём тут дом? Причём тут заработок? Причём тут Пушкин, причём тут вообще всё? Ещё год назад мы жили в съёмной гостинке, и оба ишачили, чтобы только её, родимую, оплатить. Но нам было хорошо. Потом у меня пошла наконец-то работа, и мы стали снимать нормальную квартиру… а тут ещё твоя бабушка приказала долго жить и тебе свой дом отписала… лучше бы она ещё сто лет жила, чёрт её побери, царство ей небесное… и вроде должно было стать ещё лучше, но вдруг начинается какая-то ерунда… Ну, и что теперь делать? Давай вернёмся обратно в гостинку? Я вообще не понимаю, какое отношение всё это имеет к нам с тобой? Вчера гостинка и тридцать тысяч в месяц на двоих, сегодня дом и полторы сотни… но какая, в сущности, разница? Завтра всё может опять измениться, но как это может повлиять на наше главное?
Она. А что у нас главное?
Он. Ты и я. Вот ты, а вот я. И это главное. Понимаешь?
Она. Не понимаю. Ты говоришь: вот я. А кто я?
Он. (фыркает) Что значит, кто? Ты – это ты, и больше никто.
Она. Извини. Я – не только я.
Он. Извини. Когда так говорят, это диагноз.
Она. Перестань. Ты прекрасно понимаешь, о чём я.
Он. Не понимаю.
Она. (с каким-то удовлетворением) Ну вот, мы уже не так понимаем друг друга, как прежде…
Он. Тогда поясни для лучшего взаимопонимания…
Она. Я ведь не из пустого места родилась.
Он. Не поверишь, я тоже. Я даже знаю, из какого.
Она. (резко встаёт) Да ну тебя! (идёт на выход)
Он. (за ней) Погоди! Ну прости, перебор…
Она. (оборачивается у самой двери) Да нет, отчего же, шутка очень удачная. Ха-ха. Только не уровень шутки меня расстраивает, а то, что мы действительно перестали понимать… или никогда не понимали, просто не было случая это выяснить?..
Он. Да ты объясни наконец-то, что я такого должен понять, чего раньше не понимал?
Она. То, что я – конечно я, и больше никто… но у меня есть свои вещи, которые… это моё, понимаешь? Это моя семья, моя история, и я – часть их, как и они – часть меня. И я должна…
Он. Да никому ты ничего не должна!
Она. Раньше ты меня так не перебивал… (уходит)
12.
Он один. Несколько секунд неподвижно стоит, уставившись на дверь. Затем резко разворачивается, идёт к вешалке, выдёргивает оттуда вещи одну за другой, швыряет на пол, топчет.
Он. Кому она должна, тебе? Тебе? Тебе? Что она должна, что? Что?!!!
Входит Она.
Она. Тебе помочь?
Он. (вздрагивает от неожиданности) А? (оборачивается) А… (выдыхает) Слушай, это ведь всего лишь старое тряпьё, ну разве можно так от него зависеть…
Она. Разве в нём дело? Да, некоторые вещи тут мне дороги как память, но даже если бы их не было, память всё равно бы осталась. Это всё мы с тобой можем хоть сейчас выкинуть, хочешь?
Он. И что это изменит?
Она. Вот именно.
Он. (примирительно) Слушай, я ведь всё понимаю. Память, да… она влияет, да… У тебя своя память, у меня – своя. Но ведь можно как-то управлять…
Она. Ты своей хорошо управляешь?
Он. Не знаю, не думал об этом. Казалось, что хорошо. Сейчас не знаю.
Она. А ты подумай на досуге. Ладно, пойдём.
Он. Куда?
Она. Ужинать. Ты же голодный. Да и спать уже пора, наверное…
Он. Ага…
Уходят.
13.
Ковыляя и перекосившись набок, выходит Камзол.
Камзол. (со стоном вознося руки) О, меня искалечили! О, меня чуть не убили!
Следом выходят Строгое и Лёгкое Платья, немногим позже Свитер.
Строгое Платье. Не валяйте дурака, как можно вас искалечить и тем более убить?
Камзол. Как, вы не видели? Только что меня унизили, втоптали в грязь! Меня буквально рвали и метали!
Строгое Платье. Перестаньте паясничать. Вам не хуже моего должно быть известно, что все перечисленные агрессивные действия относятся не к вам лично, а вон к тому тряпью, которое когда-то было нашей одеждой и хранится здесь как память о нас.
Лёгкое Платье. Тряпью?! Вот так поворот! Вы же сами недавно были готовы бороться любыми средствами за то, чтобы всё это осталось здесь…
Строгое Платье. (усмехается) Наша девочка меня успокоила. Мы для неё – не просто старые вещи, мы для неё нечто большее. Поэтому весь этот антиквариат для нашего присутствия здесь особого значения не имеет.
Лёгкое Платье. А что имеет?
Строгое Платье. Что? Да, в общем-то, ничего. И вообще, что мы всё о каком-то белье? Давайте лучше поговорим о них. Как вам её муж?
Лёгкое Платье. Ой… он мне очень нравится. Он такой внимательный, а главное – такой… такой… такой темпераментный мужчина…
Строгое Платье. Ну что внимание его далеко от идеала, мы с вами недавно убедились воочию. А что касается так называемого темперамента, то и его происхождение понятно.
Лёгкое Платье. Да? И откуда же он происходит?
Строгое Платье. Это элементарно. Типичный недолюбленный ребёнок. Все же слышали, что он сам тут рассказывал – в детстве мать его не баловала вниманием, да и качество этого внимания было… как бы помягче назвать… ну вы понимаете…
Лёгкое Платье. (участливо) Она его била?
Строгое Платье. Откуда я знаю? Может била, а может наоборот – пальцем не трогала. Причём в буквальном смысле, то есть вообще не прикасалась, держала сына на пионерской дистанции. Главное результат. И то, и другое – два конца одной палки, простите за каламбур. Из таких детей вырастают мужчины, вечно голодные до женской ласки. Пытаются добрать то, чего в детстве недополучили. И сколько им ни дай, всё равно будет мало. Вот и вся разгадка темперамента.
Лёгкое Платье. Бедняга! Она должна ему помочь, она должна…
Строгое Платье. Стать ему матерью.
Лёгкое Платье. Вам бы всё язвить! Ни разу не слышала от вас доброй шутки, зато злого сарказма всегда было в избытке!
Строгое Платье. Вы, конечно, не поверите, но как раз сейчас я не язвлю и даже не шучу. Я совершенно серьезно: она должна стать ему матерью. К сожалению, я сама слишком поздно поняла, что муж – это старший ребёнок. Как знать, пойми я это раньше, в моей семье всё могло бы сложиться более счастливо. Но ошибки исправлять никогда не поздно…
Свитер. (возмущённо) Позвольте!
Строгое Платье. А, вы здесь…
Свитер. Я давно здесь, и вы это знали, не надо притворяться.
Строгое Платье. Будьте добры выбирать выражения. А впрочем, у кого я это прошу… Вы что-то хотели сказать?
Свитер. Да, хотел. Во-первых: вот так заявляя, что муж – это старший ребёнок, вы вообще не допускаете мысли, что у мужа может быть на этот счёт другое мнение?
Строгое Платье. Отчего не допускаю? Вполне допускаю. Но что значит мнение ребёнка? Конечно, его надо выслушивать, иногда даже ему потакать, но всё равно решать матери.
Свитер. Чёрт возьми, но она же всё равно ему не мать!
Строгое Платье. А во-вторых?
Свитер. Во-вторых?..
Строгое Платье. Вы тут сейчас что-то сказали «во-первых». Логично предположить, что есть и «во-вторых»…
Свитер. А, да. Во-вторых. Странно, что свои собственные ошибки вы намерены исправлять на ком-то другом. Очень напоминает эксперименты на кроликах…
Строгое Платье. Ваши аналогии всегда отличались тонкостью и оригинальностью. Впрочем, мне он по некоторым своим… свойствам очень напоминает кролика. И она, увы, это благосклонно принимает. Так отчего бы и не поэкспериментировать?
Свитер. Но это же безнравственно, чёрт возьми!
Строгое Платье. Безнравственно каждые два-три месяца бросать семью и уезжать на полгода за тридевять земель…
Шаги за дверью. Все скрываются.
14.
Входит Он. Раздражён и в то же время растерян. Трусы-«семейки», пачка сигарет и зажигалка в руке. Закуривает. Поёживается от холода. Оглядев валяющуюся одежду, накидывает на себя шинель. Курит, мрачно глядя в одну точку.
Входит Она в халате – халат плотно завёрнут и туго завязан поясом.
Она. Опять куришь? (Он молчит) А может, это из-за сигарет?
Он. Что из-за сигарет?
Она. Ну… не выходит…
Он. Угу. Точнее, не входит. Глупости не говори.
Она. Почему глупости? Даже на пачках пишут: курение может являться причиной…
Он. Может! Только не так скоро. Не бывает такого, чтобы ещё вчера всё ого-го, а сегодня вдруг – пффф… Никотин – не цианистый калий, он так быстро не действует.
Она. Тогда в чём дело?
Он. Вот и я сейчас думаю: в чём дело? Почему всякая чушь в голову лезет? Почему, когда я к тебе прикасаюсь, мне вдруг становится стыдно, как будто я что-то ворую? Почему ты тоже так странно реагируешь – точнее, не реагируешь…
Она. То есть, я виновата?
Он. Бррр! Я разве это говорил? Просто какая-то фигня происходит, и я хочу понять, в чём дело. Скажи: вот до вчерашнего дня включительно всё было нормально?
Она. Не знаю. Наверное, не всё.
Он. Но ты же не жаловалась?
Она. Ну, то, что не жаловалась, не означает, что всё нравилось…
Он. Так почему молчала? (Она пожимает плечами) Тогда может, хоть сейчас скажешь, что было не то?
Она. У нас какие-то неправильные отношения.
Он. ???..
Она. Ну… то есть я понимаю, конечно, что ты – большой ребёнок, и тебе не хватает материнской ласки…
Он. ?!?!?!..
Она. Прости, я должна была давно это понять…
Он. Эй, ты о чём вообще, а?
Она. (будто прислушиваясь к чему-то) Я должна быть хозяйкой в своём доме… я должна создать тебе комфорт… я должна иногда баловать тебя, но не должна потакать всем твоим слабостям… я должна быть привлекательной для тебя… я не должна слишком заниматься собой… в наших отношениях очень мало пафоса… ты никогда меня не понимал… ты эгоист и самец, для тебя важно только личное удовлетворение… (уходит)
Он. Чёрт возьми, что за хрень? На кой мне это нужно? Что я вообще здесь делаю? (замечает, что стоит в шинели) Хм… (пытается оглядеть себя) Хм… Хм!.. А что, это мысль… (задумчиво закуривает)
Возвращается Она.
Она. (строго) Опять куришь? Прекращай, пойдём.
Он. Куда?
Она. Спать. Уже поздно. Тебе завтра рано на работу.
Он. Нормально, успею выспаться.
Она. Пойдём-пойдём. Ты ещё кое-что должен доделать.
Он. Что?
Она. Сам знаешь. Пойдём.
Он. (кашляет, поперхнувшись дымом) Прям вот так, по твоему велению и твоему хотению?
Она. Я жду.
Он. Хех! Ну, пойдём… (гасит сигарету, скидывает шинель – прежде чем повесить на вешалку, ещё раз внимательно оглядывает её – и уходит вместе с Ней)
15.
Выходят Строгое и Лёгкое Платья, Камзол, Свитер, Шинель.
Лёгкое Платье. (кипит от негодования) Ну она и дура! Ну, дууура!..
Строгое Платье. (с циничной иронией) Как так, дорогая? Ещё совсем недавно вы были уверены, что она – умничка…
Лёгкое Платье. (апеллирует ко всем) Вы только посмотрите, что она творит! Чего она добивается? Он что, хочет без него остаться? Чего она вообще хочет?!..
Камзол. (сокрушённо качает головой) Н-да… Во всём сказанном ею была только одна определённо разумная мысль: в их отношениях явно не хватает пафоса.
Строгое Платье. (с издевкой) А чего она всё-таки хочет?
Камзол. Наверное, она хочет уйти от банальной простоты, только не знает, как это сделать…
Строгое Платье. Какие ещё версии?
Шинель. Она хочет сделать его героем. Настоящим мужчиной. Место настоящего мужчины на войне. Скоро он будет там. Скоро мы будем там.
Строгое Платье. (торжествуя) Ещё варианты?
Свитер. Хватит вам куражиться. Всё ясно.
Строгое Платье. И что же вам ясно?
Свитер. Ясно, что она теперь сама не знает, чего хочет.
Строгое Платье. И всего-то?
Свитер. Нет, конечно. Ясно, что в этом её состоянии повинны вы – и вы лично, и все остальные, которых вы втянули в эту игру.
Строгое Платье. А вы, значит, такой весь чистенький? Тогда отчего не попытаетесь как-то повлиять на ситуацию, что-нибудь сделать, чтобы помочь ей? Или только рассуждать горазды, а на реальные действия слабы?
Свитер. (усмехается) Ну да, конечно… уж вы-то точно были бы рады моему участию, чтобы я вломился со своим мнением, добавил бы к этой вашей какофонии ещё один голос… нет, дорогая, меня вам не поймать.
Строгое Платье. (зло) Тогда умников попросим молчать и дальше, и не мешать…
Свитер. Не мешать чему? Чего вы добиваетесь? Сами-то знаете, чего хотите?
Строгое Платье. Знаю! И если у вас, такого мудрого, не хватает ума понять, то повторяю: не мешайте!
Свитер. И чем же я вам мешаю?
Строгое Платье. (с ненавистью) Самим фактом того, что вы есть. Фактом, который, увы, невозможно отменить. Но лучше бы вас никогда не было.
Свитер. Тогда не было бы и её, кто хранил бы вашу священную память?
Строгое Платье. Была бы другая. Или другой. Более… подходящий для этого.
Свитер. А, узнаю, узнаю…
Строгое Платье. Кого вы узнаёте?
Свитер. Одну особу, которую всегда больше интересовали люди подходящие, нежели такие, какие они есть…
Строгое Платье шипит от злости, но ответить не успевает – быстрые шаги за дверью. Все моментально скрываются.
16.
Дверь с треском распахивается, входит Он, и почти сразу за ним Она.
Она. Ну прости, ну… я не знаю, что я тебе сделала… я не знаю, что с тобой… я не знаю, что со мной… может, нам к психологу записаться?
Он. (в ярости) Какого чёрта?! Какого чёрта год всё было нормально, а тут вдруг психолог потребовался? Мы что, сами разобраться не можем?
Она. Не знаю… уже не знаю…
Он. (немного успокаивается) Ну вот смотри… когда всё это началось? Вскоре после того, как мы въехали сюда, так? У тебя вдруг резко активизировалась память обо всей твоей многочисленной родне…
Она. (сжав кулаки, топает ногой) Не смей так о моей семье!
Он. (сжав зубы, сдерживает ярость) Хорошо. Хорошо! Не смею. Но подумай о нашей семье. О такой маленькой, но нашей. Где пока только ты, да я. А с чего начинается семья?
Она. С любви.
Он. Браво. Только любовь – слишком широкое понятие. Я люблю тебя, друзей, работу… Извини за банальность, но семья начинается с любви вполне плотской. С того, что двое начинают спать вместе. Потому что дружить я могу с кем угодно, симпатизировать могу кому угодно, но спать только с тобой. Потому что только в это время я отдаю тебе себя всего, без остатка, как не отдаю никому больше, даже самому близкому другу, даже любимому делу, даже тебе в любое другое время – нет, только тогда, когда мы заняты любовью. Для меня это предельная близость, предельная открытость…
Она. Для меня тоже…
Он. …было так.
Она. Что?
Он. Для тебя тоже было так. Было.
Она. Ну почему было…
Он. (снова заводится) Да потому что теперь этого нет. Потому что теперь какое-то отчуждение, как будто мы не вдвоём, один на один, а ты всё время перед кем-то это делаешь, и всё ждёшь, как они к этому отнесутся… и эти твои постоянные воспоминания о дедушках и бабушках… Знаешь, что?..
Она. Что?
Он. А может, это дом с привидениями, а? Может, когда мы занимаемся с тобой любовью, все эти мертвецы обступают нашу кровать, и с жадной завистью глядят на нас, и пытаются что-то указывать, советовать, а то и внедриться в процесс, в тебя, в меня, чтобы хоть что-то почувствовать, а?
Она. (испуганно) Ты что выдумываешь?
Он. Нет, отчего же? Мы сейчас это выясним… (проходит вдоль вешалки, лупит и трясёт одежду) Эй, привидения! Выходите! Выходите, говорю!.. Хотя, чего с ними церемониться? Сейчас мы их всех… (включает пылесос, хватает трубу, водит щёткой по вещам, орёт, перекрывая гудение мотора) Хэй, колл гостбастерс!
Она. (выключает пылесос, кричит) Ты с ума сошёл!
Он. (перехватив трубу на манер ручного пулемёта) Та-да-да-да-да-да! (бросает трубу, надевает шинель) Ура. Бой окончен, мы победили. Бери шинель, иди кури… (закуривает, глядя куда-то вдаль)
Она. (после небольшой паузы) Успокоился?
Он. А я и был спокоен. Я совершенно спокоен. Я абсолютно, интегрально спокоен.
Она. Ага. По тебе видно…
Он. Ладно... Слушай, а может… ну да, как это я сразу не…
Она. Что?
Он. Да ничего…
Она. Нет, говори, раз уж начал.
Он. Этот… ну, который… с кем ты работаешь…
Она. Вадим, что ли?
Он. Ну, наверное, Вадим. Тебе видней…
Она. И что?
Он. Хороший парень, да?
Она. Да, неплохой. С ним легко работается…
Он. И не только…
Она. В смысле?..
Он. Да ладно, что я, не понимаю, что ли?..
Она. Да ты… ты… я для тебя стараюсь… я для тебя всё… а ты… ты параноик! (уходит)
Он. (один) Да и чёрт с тобой, катись… (докуривает, заворачивается в шинель, ложится на пол, засыпает)
17.
Выходят Камзол, Шинель, Свитер, Лёгкое и Строгое Платья.
Камзол. (вдохновенно) «Потому что только в это время я отдаю тебе себя всего, без остатка, как не отдаю никому больше, даже самому близкому другу, даже любимому делу, даже тебе в любое другое время – нет, только тогда, когда мы заняты любовью. Для меня это предельная близость, предельная открытость…» О, какой пафос! Какие высокие слова! Они войдут во все театральные хрестоматии, они будут звучать на сценах всего мира!
Строгое Платье. (морщится) Полноте вам. Какие высокие слова? Обычное мужское словоизвержение, рассчитанное исключительно на то, чтобы добиться благосклонности женщины. Когда ими движет желание, они ещё не такого наговорят, лишь бы добиться своего…
Лёгкое Платье. А мне понравилось, как он говорил.
Строгое Платье. Ну ещё бы вам не понравилось…
Лёгкое Платье. Я не про слова. Я про то, как он говорил. Он говорил искренне. Чувствовалось, что это не просто слова, что за ними есть что-то настоящее…
Строгое Платье. Ваша доверчивость не знает границ. А впрочем, если женщина хочет быть обманутой, её обманут к обоюдному удовольствию…
Он. (ворочается, бормочет) Мама… ну пожалуйста… не надо, мама…
Строгое Платье. (всем) Отойдём-ка. Сейчас может быть очень интересно…
Все отходят к вешалке, но за одежду не прячутся.
Он. Мамочка… ну прошу тебя… ну прости, если что я…
18.
Со стороны, противоположной входной двери, появляется женская фигура в сером кардигане, но по своему сходству с другими героями-символами это не женщина, одетая в такой костюм, а собственно Серый Кардиган. Подходит к спящему, смотрит на него.
Он. Не смотри на меня так, не надо… Что ты от меня хочешь?
Серый Кардиган. А что ты от меня хочешь, дурачок?
Он. Оставь меня в покое, пожалуйста.
Серый Кардиган. (зло) Это ты оставь меня в покое. Как в детстве вцеплялся мне в юбку, так и теперь не отпускаешь.
Он. Я боялся…
Серый Кардиган. Ты и сейчас боишься. Ты же трус по жизни.
Он. Я не трус… когда тебя нет, я не боюсь.
Серый Кардиган. (хихикает) Так значит, я твой страх? Тогда что ты за меня всё время цепляешься? Отпусти!
Он. Не хочу… не хочу, чтобы ты была моим страхом.
Серый Кардиган. И что я могу для этого сделать?
Он. Уйди.
Серый Кардиган. Отпусти – уйду.
Он. Исчезни. Совсем. Чтобы тебя вообще не было.
Серый Кардиган. Так не бывает. Потому что я всё-таки есть. А если б не было меня, не было бы и тебя.
Он. Лучше бы и меня никогда не было…
Серый Кардиган. Вот. Настоящие слова настоящего труса. (уходит)
Он. Не уходи… я боюсь без тебя… я боюсь тебя…
19.
Шинель, Свитер, Камзол, Строгое и Лёгкое Платья подходят к спящему.
Шинель. Скоро мы с ним уйдём отсюда. Скоро он будет мой.
Строгое Платье. Это всё равно. Лишь бы она осталась с нами.
Лёгкое Платье. (жалостливо) Бедненький!
Строгое Платье. Нашли, кого жалеть. Кажется, теперь уже всё про него должно быть ясно… (замечает, что Свитер улыбается) Вы чему-то рады?
Свитер молчит и продолжает улыбаться.
Строгое Платье. (нервно) Почему вы улыбаетесь? Что означает ваша идиотская улыбка?
Свитер. Не обращайте внимания, это просто идиотская улыбка.
Строгое Платье. Нет, вы что-то узнали. Что?
Свитер. То же самое, что могли бы узнать и вы, если б не считали, что вам уже всё ясно.
Строгое Платье. Бросьте свои шарады, говорите прямо: что вы узнали?
Шаги за дверью.
Свитер. (кивает на дверь) Может, уйдём?
Строгое Платье. Нет, я останусь здесь! Мы все останемся здесь! Мы не позволим… мы не будем молчать!
Входит Она, подходит к спящему, садится рядом, трогает его за плечо.
Она. (негромко) Спишь?
Он. (во сне) Хочешь – уходи, хочешь – оставайся… я понял…
Она. Что ты понял?
Он. Это всего лишь страх… его не надо бояться…
Она. Ты это мне говоришь?
Он. Я уже тебя не боюсь… (замолкает, дышит ровно)
Она некоторое время сидит, затем ёжится от холода. Встаёт, ищет, что бы тёплое надеть. Берёт свитер, надевает, затем ложится рядом с Ним, обнимает.
Строгое Платье. Ну, что вы молчите? Говорите, говорите!
Камзол. А что говорить, если нечего говорить?
Лёгкое Платье. Ну так не говорите ничего.
Камзол. А что говорить, если нечего говорить?
Лёгкое Платье. Да что вы заладили…
Камзол. А что говорить, если нечего говорить, что говорить, если нечего говорить…
Лёгкое Платье. Что с вами?
Строгое Платье. Всё в порядке. Ему нечего сказать, но он говорит. Молодец! Актёрище! Браво!
Камзол. (вдохновлённый похвалой, на разные лады) А что говорить, если нечего говорить, что говорить, если нечего говорить, что говорить, если нечего говорить?..
Лёгкое Платье. Да к чему весь этот бред?
Шинель. Настоящему мужчине всегда есть что сказать. Но место настоящего мужчины не здесь.
Строгое Платье. А где?
Шинель. Там.
Строгое Платье. А там – это где?
Камзол. А что говорить, если нечего говорить?
Она. (рывком садится, хватается за голову, кричит) А!
Он. (просыпается) Что такое? (видит её) Ты здесь? Что случилось?
Она. Мне страшно. Давай уйдём отсюда… даже нет: давай уедем отсюда, совсем…
Он. Чего ты боишься?
Она. Не знаю. Себя, наверное. У меня в голове такое творится… я, наверное, с ума схожу… такое ощущение, будто я и не я вовсе…
Он. Нет. Ты – это ты, и больше никто.
Она. Тогда почему такое состояние? Почему я не знаю, чего я хочу, почему меня раздирают на части совершенно противоположные желания? Почему такой гул в голове?
Он. Слушай.
Она. Что?
Он. Ничего. Просто замолчи и слушай.
Она. Боюсь. Сейчас снова голоса начнутся…
Он. Не бойся. Слушай. Что они тебе говорят?
Она. Что я должна делать… что я не должна делать… или просто какую-то чушь…
Он. Не отвечай им, не оправдывайся перед ними, не спорь с ними. Слушай дальше, туда, за них… Что там?
Она. (прислушавшись, удивлённо) Там… тишина…
Он. Это ты.
Она. А… они?
Он. Ты им ничего не должна.
Она. А как их прогнать?
Он. Никак. Прими и отпусти.
Она. Это как?
Он. (встаёт, снимает шинель, показывает Ей) Это чьё? Кто таков, как звали?
Она. Ой, я даже точно и не скажу, как звали… бабушка рассказывала… у неё брат был, военный. Но он плохо кончил…
Он. Погиб на войне?
Она. Нет. У него с женой были неприятности… он её застрелил из-за ревности… и сам потом застрелился. Бабушка очень переживала, говорила, что у неё с тех пор что-то переломилось в жизни…
Он. (достаёт лёгкое и строгое платья) Так это и это – одной и той же бабушки?
Она. Да. Она до того лёгкая была, весёлая, а потом стала всего бояться, пыталась изо всех сил сохранить свою семью… но как раз тогда и у неё в семье начались проблемы…
Он. Что-то с дедом? Кстати, ты говорила, что это его свитер?
Она. Да, его. Нет, дед не изменился. Он был романтиком, постоянно куда-то ездил, то на стройку какую-нибудь, то в геологическую экспедицию… и бабушка это нормально принимала, пока не случилось этого с её братом… тогда она стала требовать, чтобы дед сменил работу и всегда был дома, но дед не хотел… короче, расстроилось у них всё…
Он. Ясно. (достаёт камзол) А это что за произведение искусства?
Она. Ой, а это смешной случай. У бабушки ещё в институте друг был, ухаживал за ней. Бабушка его называла Мистер Балоболкин. Он вроде такой легкомысленный был, учился плохо, но зато в самодеятельности играл. Однажды пригласил бабушку на спектакль, а после подарил ей свой сценический костюм. Но у них ничего не сложилось, хотя подарок бабушка хранила всю жизнь.
Он. Ага. А можешь мне ещё одну вещь объяснить?
Она. Какую?
Он. Помнишь, на днях я тебя искал и нашёл здесь, а ты тут что-то искала? Что, если не секрет?
Она. Честно, сама не знаю. Просто отчего-то потянуло сюда, к этим вещам, пришла и давай шарить… веришь?
Он. Верю.
Она. И что мне с ними делать?
Он. С кем?
Она. Ну, с ними со всеми…
Он. А где они? Их нет здесь.
И в самом деле: по мере того, как шёл рассказ о каждом из героев, они уходили – не за вешалку, а совсем уходили, в ту же сторону, куда ушёл Серый Кардиган.
Она. (прислушиваясь к себе) И правда нет… (наполовину шутя, наполовину растерянно) И что мне без них делать?
Он. Гм… а я на что?
Она. (улыбается) А что мне с тобой делать?
Он. (смеётся) Ну, со мной можно много чего делать…
Занавес
(с) Николай Пинчук, август 2014, Владивосток
|
3 
