На приколах твоих спят столетий подгнившие вервы
И почти что не модно здесь стало ругаться и пить,-
Белый город устал быть культурным, столичным и первым,
Он позвал нас к себе отогреть, помолиться, пожить.
Беспечально тебе, белый город, и вечно не спится!
Но оградки твои- словно панцирь, сжимающий грудь.
Чтож в неволю твою так и манит попастся синицей,
Позабыв про наказ: «где родился там, вобщем- то, будь!»
Мы рассыпемся здесь по Отрадным, Девяткиным, Тосно,
Сев на мель коммуналок, квартирок коралловый риф,
И, не вдруг вспоминая про родины солнечный остров,
Иссечем все пространство морзянкой тоскующих рифм,
Что здесь ветрены ночи, луна- как печальная рыбка,-
Ей на нас поглядеть бы- куда там!- смог застит глаза;
Что хочу я обратно, но, видимо, было ошибкой
Или- верной приметой- с собой увозить образа.
Не отпустят теперь! Здесь- мой дом, и под старой иконой
Буду нянчить детей, пить свой вечно простуженный чай
И писать по ночам до в ушах ощутимого звона,
Как противен и груб городской отрезвляющий драйв,
Что низки облака здесь и цветом, как грязная вата,
И что снятся давно сенокосы и дед на коне...
Тихо, милая! Город не станет ни в чем виноватым,
Вон он как салютует своей вечно бледной луне!
Он родился таким: примороженным, гулким, парадным,
Обделенным теплом, заключенным в гранит и чугун,
Позаросшим травой- бородой по Кузнечным, Отрадным,
Вдоль студеной Невы растянувшимся строго во фрунт.
Белый город, молчи, у всего есть заветная веха!-
Цепь чужих кораблей так и держат твои якоря,
Но когда я пришла к тебе новым твоим человеком
Ты взъерошил мне волосы: «Поезд твой прибыл не зря!»
И теперь… Что теперь? Мой вагончик с бряцанием полок
Не поможет за раз разобраться со сменой отчизн.
Это нет, не тоска,- по своим небесам волчий голод
И воротами в них, может быть, и является жизнь. |
1 
